Маша была Проклятой. И я знал, что ей завладели посторонние силы. Она бы никогда не поставила свою жизнь выше жизни других, не стала бы атаковать беззащитных. Маленькая крупица разочарования и руины разрушенной мечты стали дорогой для невидимых демонов, захвативших хрупкую человеческую душу.
— Ты лицемер, Андрей, — ухмыльнулась Маша, свесив руки плетьми, и распустив крылья. За ее спиной клубилась черная энергия. — Боишься меня тронуть, да? А сам хотел бросить умирать в лесу, когда я тебя нашла…. Бросил меня одну ради выгоды, и из-за этого я оказалась здесь! По твоей вине! Ты отнял у меня всё! — свирепо крикнула Маша, а затем прорычала сквозь зубы: — смотри, кто здесь, — она указала на тело горожанки.
У Машиных ног лежала моя мама. Мертвая, с лишенным осмысленности взглядом, с разорванным горлом, и я замер, затаив дыхание. Понятно, что провокация, понятно, что иллюзия, и мама никак не могла попасть сюда, но гнев застлал мне глаза.
— Плакса, — ухмыльнулась Маша, увидев мои слезы.
Я безумно улыбнулся, и взглянул на Машу с ненавистью.
— Ты меня провоцировать вздумала, сука? — проговорил я злобно, и губы мои задрожали. Я стал Мортусом. — Кем бы ты ни была тварь, это не Маша. И ничто не помешает оторвать тебе голову. Как ты посмела вмешать мою мать!? Как посмела?!
Я распустил крылья, меня охватило языком фиолетового пламени, и позади появился диск. Тряпичные навесы над торговыми лавками сорвало порывом ветра, камни задрожали, будто началось землетрясение, а люди бросились наутек.
Маша атаковала их. Взмахнула рукой и ударила в беглецов струями раскаленной лавы, но я отразил атаку. Зашумел диск, лава взорвалась и покрыла стены горячими брызгами.
Я изменился до неузнаваемости. На пальцах выросли длинные когти, руки стали костлявыми, а кожа черной, как зала. Кончиком языка я скользнул по острым зубам, выросшим у меня во рту в два ряда, вместо собачьей челюсти.
— Остановись! — крикнул я, и со слезами на щеках рванул к Маше, со всей силы впечатав кулак ей в скулу. Не хотел применять магию. Не хотел убивать ее. Надеялся вытащить, хоть и был зол. Кулак взорвался кровавыми брызгами и обломками костей, а Маша лишь отвернула голову. Удар показался мне крайне мощным — волной спрессованного воздуха ближайшие здания смело с фундаментов, а от звонкого шлепка заложило уши.
Но я не чувствовал боли. Отскочил назад, увидев, что переломанные пальцы торчали в разные стороны, но отступать не собирался. Это не та Маша. Не та счастливая девушка, которую я фотографировал на фоне Гундоровки. Не тот человек, которого я любил.
