Бабушка всплакнула и сняла с себя старинный золотой кулончик.
Но не помогли ни туфли, ни кулончик. Коля будто даже избегал Катю. Катя бы загрустила, но совершенно не было свободного времени. После занятий она бежала к портнихе, потом в косметический салон, потом к преподавательнице музыки: в семье решили, что ей срочно нужно научиться музицировать. А ведь еще приходилось выполнять институтские задания… Ужасно она уставала. Побледнела. Правда, бледность ей шла.
Но однажды Катя увидела: после лекций Коля пошел в библиотеку с Машей из параллельной группы.
Семейный совет ввиду этого чрезвычайного происшествия собрался в тот день на два часа раньше обычного.
— Последняя попытка, — говорила сестра. — Завтра подожди до конца занятий и, если он тебя никуда не пригласит, сама его куда-нибудь позови.
— Верно, — сказала мама и выразительно посмотрела на папу.
Тот сделал серьезное лицо и достал бумажник. Достал бумажник и дедушка, а глядя на него, и сестрин муж.
И вот Катя подошла к Коле. Чтобы скрыть смущение, улыбнулась самоуверенно.
— Пойдем сегодня в кафе, а?
— Извини, — сказал он. — Я сегодня занят.
— Да чего там, я приглашаю, — сказала Катя, как научил ее папа.
Коля посмотрел на нее округлившимися глазами.
— Ужас, ужас, — прошептал он. — И эта девушка могла мне нравиться?
Крылатый гигант с ревом взмыл в воздух, и Мухин почувствовал себя свободным и одиноким. Никогда они с женой не отдыхали поврозь, всегда вместе, а тут — надо же — не совпали отпуска. И еще этот самолет — Любочка летела впервые, на поезд билетов не достали, а путевка горящая. Конечно, волновалась, но, чтоб Мухина не огорчать, виду не показывала.
Мухин вернулся в опустевшую квартиру, убрал посуду, которую так и бросили на столе после обеда — торопились, боялись опоздать. Еще подмел пол. Больше никакого занятия придумать не сумел. Часы показывали только половину пятого, надвигающийся вечер пугал обилием ненужного свободного времени. Остро захотелось сделать что-нибудь, что принято делать, когда пытаешься заглушить грусть и непокой.
Мухин представил, как он садится в кресло у журнального столика, наливает в рюмку коньяк, закуривает. Так это изображалось в фильмах. У Мухина не было ни кресла, ни журнального столика — в однокомнатной квартире не больно-то размахнешься. И сигарет дома не держали: пять лет как Мухин бросил курить. Оставалась «Экстра» — непочатая бутылка в холодильнике. Мухин извлек ее, запотевшую, мокрую, как ледышка, но на этот раз представил уже другую картину: у кухонного стола он опрокидывает рюмку, кривится, закусывает соленым огурцом… Что-то мрачное, пугающее привиделось ему в этом.
