— Ты что, значит?..
Кивнула виновато Люба. И приговора ждала. А он месяц молчал, два, уже можно и не сомневаться, что ребенок будет — по животу все видно, — а потом как-то говорит, перед самыми родами:
— К моим знакомым поедешь. В Москву. Работу тебе устроят и прописку. Только чтоб все нормально было. Жизнь мне загубишь — не прощу!
— Да что ты, Сергей!.. Зачем же!..
— Материально поддерживать буду все время. Мое слово — закон. Можешь не сомневаться. А в суд подашь — тогда мне терять нечего будет! Поняла?.. У меня вся жизнь впереди. И у тебя тоже. Официально расторгать брак не будем. Согласна так?..
Кивнула: согласна. А как же иначе? Понимала, что не пара она Сергею Павловичу. Он образованный, умный, в железнодорожной академии учится. А она кто?.. Ни красоты, ни ума — одни болезни. Так что-то… Хорошо, хоть ребеночек будет, есть для кого жить… Могла бы ведь и одна весь век вековать, если б не Сергей Павлович.
На том по-хорошему и расстались…
А Нырков, оставшись один, собрал всю свою великую волю в кулак и пережил распад личной жизни. Конечно, у него появились условия сосредоточиться на работе. И результаты не замедлили сказаться. Сергей Павлович отличился при подписке на государственный заем и вообще стал фигурой заметной и популярной как в районе, так и на дороге. Его избрали в железнодорожный райком и членом президиума Дорпрофсожа.
Выступал Сергей Павлович регулярно на всех активах, совещаниях и собраниях. Говорить умел, и говорить с людьми ему нравилось.
И тут бы уже все хорошо, так опять неприятности: дорога провалила квартальный план перевозок. Об этом знали все и, естественно, на областной партийной конференции сидели поникшие и никак не разделяли оживления Ныркова. Но когда Сергей Павлович вышел на трибуну и принялся поднимать на щит только что назначенного начальника дороги Ревенко, все поразились, как же прошло незамеченным, что, оказывается, рационализация на дороге достигла союзного рекорда. Сам секретарь обкома Бутырев покритиковал областную газету, которая прошла мимо такого события…
Ну, а Ревенко буквально через неделю вызвал его к себе и рубанул, как он умеет: «Будешь, это дело… на профсоюзе, значит!» Естественно, у Сергея Павловича екнуло: «Неужели Дорпрофсож?» Он боялся думать и верить в это до последнего мгновения…
И только в те минуты, когда ему уже пожимали руки, поздравляя с избранием, — только тогда он понял, что это уже явь: он, Нырков, — председатель Дорпрофсожа! Свершилось!
