А «ненаглядный» все понимал в ней, вместе с ней все чувствовал… потому что любил… Она тогда это знала: любит!
Никогда больше Клавдия не была и не будет счастлива так, как тогда!
Но то, что было… Каждую секунду Клавдия помнит. Ни о чем не сожалеет. И все бы повторила точь-в-точь, и снова всю бы себя отдала без остатка… Разве не для счастья люди рождаются?..
Встречались они и после той ночи.
Только видела Клавдия, будто потускнел «ненаглядный». Сытый какой-то стал, вялый, раздражительный…
И однажды сказала ему:
— Раньше ты все с полуслова понимал…
— Ну и что?.. — угрюмо ответил.
— Теперь все не то. Пора нам с тобой расставаться…
Он и не шевельнулся. Показалось ему, что ослышался. Не могла Клавдия такое предложить. Но тут же весь встрепенулся и принялся кричать на нее. Что она такое задумала?.. Он ее любит, а она его бросает! И сморщился весь от собственной фальши… Замолчал, подошел к ней, поцеловал.
— Прости меня… — И ушел.
А Клавдии было легко — самая-то мука не в тот момент пришла, а позже… Когда вечер стал вечером, а комната — комнатой и прежняя работа — прежней работой, где надо держать себя так, чтобы никто ничего не заметил. А разве скроешь?.. Ну и чтоб ничего не выдумывать, Клавдия как-то и сказала: «Есть у меня ненаглядный мой…» И потом уже вроде бы привыкла так говорить. А вот как она все-таки выжила, неизвестно. Потому что и с «ненаглядным» приходилось встречаться по-прежнему и здороваться как ни в чем не бывало…
И никто не знал, что творится с Клавдией: ни отец, ни мать, ни подружки, и вообще ни единая душа в этом мире.
Ну, теперь уж можно сказать, кто такой этот роковой «ненаглядный». Допустим, Михаил Мазур — он. Фамилия да имя сами по себе никому ведь ничего не расскажут. Да только в Узловой многие сильно бы удивились, услышав, что именно Михаил — тот самый «ненаглядный»…
Только уже утром, где-то часов около восьми, Анатолий Егорович возвратился с линии, но все же по пути домой решил заглянуть в отделение, чтобы просто быть в курсе. И хотя усталость валила с ног, он шел к себе в в кабинет, испытывая странное удовольствие оттого, что гулкие и пустынные этажи выглядят как-то неожиданно иначе, чем днем, когда здесь суета и шум, когда вовсю кипит привычная дневная работа. А вот сейчас в отделении так тихо и даже… таинственно, что ли.
Однако у себя в приемной он вдруг натолкнулся на сгорбившуюся фигуру-призрак, столь же нереальную, как и вся эта пустынность и гулкость коридоров.
