Таня прыснула, а Завьялов укоризненно выговорил:
— Ну вот видишь: смеешься совершенно не к месту. Что смешного в том, что хоронили профессора?..
Таня покатывалась, а Виктор неодобрительно покачивал головой.
— Да, так вот. Идем мы за гробом с одним там пареньком, студентом из нашей группы, Колосов его фамилия. Ну и обстановка, сама понимаешь, скорбная, профессора жалко всем, а Колосов был всегда очень угрюмым и молчал. А тут вдруг он посмотрел на меня и ни с того ни с сего вдруг ляпает: «Не смейся!» Я и не думал смеяться, но теперь вдруг почувствовал, что меня буквально разрывает смех, а оттого, что нельзя смеяться, смех клокочет внутри и слезы текут. А уйти невозможно — мы с Колосовым венок несем за гробом. Я шатаюсь и плачу, на Колосова боюсь смотреть, потому что чувствую — венок в руках у меня дергается, это Колосов тоже от приступа страдает, не может венок в руках удержать. Ну, а через несколько шагов он говорит мне рыдающим голосом: «Перед своей смертью я у тебя три рубля займу, чтоб ты, мерзавец, на моих похоронах не смеялся!» Я, когда это услышал, у меня в глазах потемнело, я застонал и чувствую — на колени опускаюсь от приступа смеха. А рядом преподавательница английского языка шла. Наклоняется и спрашивает: «Вам плохо?» А я ничего ответить не могу, только слезы градом льются. Словом, как-то я венок ей всучил — и скорее в ближайшее парадное — высмеяться! Еле до дома добежал, так меня всего корчило. Ну, а потом я полдня икал после тех похорон, и грудь болела. Так что, смеяться на похоронах нельзя. Это неприлично.
Таня давно уже перестала смеяться и настороженно смотрела на Завьялова, не понимая. Виктор погрозил ей пальцем и направился к своему столу, затих и просидел остаток дня так вот неподвижно, уставившись в окно.
Таня подошла с журналом мод к Маргарите: она всегда с ней советовалась в трудных жизненных случаях, потому что производственный стаж Маргариты примерно был равен возрасту Тани. Она раскрыла журнал и спросила:
— Есть триста граммов красного мохера, так вот не знаю: это или это?.. — Таня ткнула пальчиком в картинку.
Маргарита слегка отставила журнал, посмотрела издали, затем исчерпывающе высказалась в пользу джемпера. Таня вздохнула, затем сообщила, что она тоже так думала, только сомневается, хватит ли триста граммов. Журнал она закрыла, поколебалась. Маргарита решительно ее подбодрила:
— Ну!
— Ты знаешь… — Таня наклонилась к самому уху Маргариты и прошептала: — Риточка, ты никому только не говори, но мне кажется, что наш Завьялов… — Таня покрутила пальцем у виска.
