«Шумава» выиграла встречу, а Франц достал пропуска на три человека…
Янек вез Франца, а Марушка шла вслед и хохотала безудержно… Потом… потом через три километра заметила, что ступни Янека кровоточат. Она уже не смеялась, умоляла остановиться. Но Кальман, обливаясь потом, вез и вез, поскрипывая зубами… «Сумасшедшие! — наконец заплакала Марушка. — Янек, пожалей свои ноги. Франц, прости его, спорить больше не будет». Кальман послал к черту и прощение Франца, и мольбу Марушки: он сполна отдал свой проигрыш и даже больше — в больнице, куда попал сразу по возвращении в город, ему напрочь удалили большой палец правой стопы…
Потом Янек ходил в героях, а у нее, у Марушки, возникло к нему какое-то странное чувство: она стала бояться Кальмана, и, когда Пижма вспоминал о нем, Марушка старалась уйти от разговора.
Она открыла глаза, поправила на себе пуховое одеяло, подумала: «Напрасно Пижма тревожился, я нисколечко не люблю Янека. Понял, Пижма, не люблю…»
И быстро заснула.
4
Утром Пижма повстречал рогатого красавца: козел стоял на самой вершине скалы и смотрел навстречу солнцу — красному шару, встававшему на востоке. Минуты три ротмистр любовался гордой осанкой животного, освещенного бледно-розовыми лучами. И это большое солнце, пришедшее оттуда, где, по убеждению Пижмы, всегда день, и шумавский красавец-крепыш, стоявший на горе, как-то сразу сняли с его плеч тяжесть ночного труда, и он тихо сказал:
— Вот так и держись в жизни!
Рогатый качнул головой и вдруг бросил свое крепкое тело вниз, на чернеющую площадку, и, не задерживаясь там, скрылся в чащобе. Пижма догадался: красавца кто-то спугнул и этот «кто-то», видимо, находится за скалой.
Прямо подняться было невозможно: крутой каменистый скат возвышенности теперь, под лучами солнца, покрылся слоем талого снега, ноги скользили как по льду. Пижма решил идти кружным путем…
Деревья росли очень густо, настолько густо, что Пижма еле продирался сквозь них, то и дело цепляясь плечами за шершавые стволы молодых сосенок и елочек. Он был поражен, что эти стволы крепки и неподатливы, будто отлиты из металла: у него горели плечи, перед глазами появлялись желтые круги… Но круги быстро пропадали; в голове Пижмы властвовала одна и та же мысль: «Останавливаться нельзя, впереди Янотка…»
Пижма выбрался из плотной массы стволов так внезапно, что некоторое время чувствовал себя будто в полете: идти было легко, словно и не было под ним земли. Остановился лишь тогда, когда увидел перед собой темный, искривленный оскал расщелины. Он знал глубину этой пропасти, знал, что по ее дну течет горный ручей, течет так быстро, что упавшее с кручи бревно течение подхватывает, как щепку, и уносит бесследно. Пижма на мгновение остановился, но, не раздумывая, сжавшись в комок, напружинился и… прыгнул через расщелину. Что-то рыкнуло внизу, рыкнуло с дикой озлобленностью и тут же захлебнулось: под ним была земля, и Пижма даже не оглянулся, чтобы посмотреть в черную пасть смерти…
