Возле Михрдата Сатеник чувствовала себя в безопасности. Она никого не видела, кроме него, не слышала постыдных намеков и обидных перешептываний и ждала лишь того счастливого мгновения, когда услышит первый крик своего ребенка. И вот весной двадцатого года Сатеник прижала к своей груди новорожденного сына. По желанию Михрдата новорожденного назвали Габриэлом, именем его погибшего мальчика.
Неужели снова может начаться жизнь? До этого подобные вопросы никогда не приходили в голову Сатеник. Замирая от счастья, она с безграничной нежностью ухаживала за сыном. Габриэл… он заменял шестерых детей Сатеник и маленького сына Михрдата, словно принес вновь то счастье, которое когда-то им давали погибшие дети.
Михрдату не удалось вернуться к любимому делу — преподаванию, потому что в разоренной стране его специальность была не нужна. Он взялся за ремесло жестянщика, потом портняжничал, был сапожником; недолгое время служил даже смотрителем в приюте для сирот.
Но вот наступили новые времена. В Армении установилась советская власть. Осужденная на медленное умирание страна начала возрождаться. Открылась швейная фабрика, и туда взяли на работу тридцать человек из того приюта, где служил Михрдат. Вместе со своими питомцами на фабрику поступил и Михрдат, ставший со временем одним из лучших мастеров швейного цеха. Маленький Габриэл, счастье и надежда родителей, рос под солнцем возрожденной родины. Михрдат горячо интересовался новой жизнью. Но Сатеник была ко всему равнодушна, для нее не существовало ничего, кроме Габриэла. Прошло два-три года, и новое горе постигло ее: мальчик не говорил. Сатеник со страстным нетерпением ждала того дня, когда Габриэл произнесет заветное слово «мама», но время шло, и она начала терять надежду. Мучительно было видеть ей, как ребенок показывает пальчиком и тянет: «м-м-м…» Маленький Габриэл бойко бегал по комнате и во дворе, потом подходил к ведру и, глядя на мать, тянул свое «м-м-м». Сатеник понимала — Габриэл хочет, чтоб ему вымыли руки. Мальчик показывал пальцем на стакан, потом на свой рот. Но Сатеник качала головой и говорила: «Скажи: «Мама, дай воды…» Пока не скажешь — не дам. Ну, скажи: «Мама, дай воды». Но мальчик продолжал показывать пальцем и, если ему не давали воды, заливался горькими слезами. И мать подхватывала его на руки, спешила успокоить его, не в силах сдержать слезы.
Суеверную женщину мучила мысль о том, что она провинилась перед богом, живя без брака с посторонним мужчиной, и теперь несет наказание за совершенный ею грех. Михрдату же подобная мысль не приходила в голову. Он пригласил врачей, и они в один голос подтвердили, что мальчик здоров и со временем обязательно заговорит. Но Сатеник не верила в это. Она решила обратиться к знахаркам, ходила с ребенком на паломничество к «святым местам». Но когда все эти средства не привели ни к чему, она еще более укрепилась в мысли, что невинный ребенок расплачивается за ее грех. Сатеник сочла бы вполне естественным, если бы Михрдат разошелся с нею и взял себе более подходящую по возрасту жену, тем более что — Сатеник это достоверно знала — детей у нее больше не будет.
