— А где же Минаев? — справился Шеповалов.
— Да вот они.
Минаев и один из партизан вели под руки человека, который едва держался на ногах. Лицо его было залито кровью, правая рука бессильно болталась.
Асканаз вгляделся в истерзанного бойца и вдруг воскликнул:
— Григорий Поленов!
— Точно так, товарищ комиссар, — с трудом произнес тот.
— Итак, перед нами Григорий Поленов, тот, кто недавно расписывал нам немецкий рай! — усмехнулся Долинин.
Приказав дать Поленову водки, он сам протер ему лицо мокрой ватой.
Поленов постепенно приходил в себя. Он вытянулся, несмотря на то, что еле держался на ногах, и повернулся к Шеповалову.
— Разрешите обратиться к товарищу комиссару, товарищ комбат!
— Давай, давай, разрешаю.
— Товарищ комиссар, ваше задание выполнено!
Сердце у Асканаза сильно забилось. Он понимал, что если вернулись благополучно Минаев с другими бойцами, то, значит, задание выполнено. И все же он нетерпеливо спросил:
— Ты мне скажи прежде всего: какой это Григорий Поленов говорил в немецкий громкоговоритель?
— Не могу узнать, товарищ комиссар. Ко мне-то они сильно приставали, чтобы я выступил. Да ничего у них не вышло.
— А как же они узнали твое имя и фамилию?
— Забыл сдать командиру взвода письмо жены, полученное в первые дни войны. По этому письму и пронюхали.
Пока Шеповалов слушал доклад Минаева, Асканаз усадил Поленова на пень, уселся сам против него и принялся расспрашивать.
— Расскажи вкратце, если можешь. Если чувствуешь себя плохо, отложим…
— Разрешите рассказать все подробно, товарищ комиссар! Если не скажу сейчас, не успокоюсь.
— Ну ладно, говори.
— Значит, так… Оставили мы наше обмундирование в верном месте, переоделись крестьянами и вошли в село. Надежные люди помогли нам разместить раненых. А на другой день устроили мне встречу с этим гадом Мазниным в одном доме, хозяина я так и не видел. А Алешка…
— Алешка… — прервал его с горечью Асканаз. — Как видно, ты хорошо знал о намерениях этого Алешки!
— Не отрекаюсь, виноват я, товарищ комиссар… — Поленов здоровой рукой вытер выступившую на лбу кровь. — Если бы можно было искупить вину…
Его голос дрогнул, он прикрыл глаза.
Подошел вызванный санитар и перевязал ему рану на голове.
— Я вижу, трудно тебе говорить. Давай потом.
— Очень вас прошу, товарищ комиссар, дослушайте меня до конца. Да, пришел этот гад и, можете себе представить, обнял меня, расцеловал… Не буду скрывать, расцеловался я с ним, думаю: проснулась у подлеца совесть, хочет вернуться в батальон.
