В дешевом кафе, что прилепилось к девятиэтажке в одном из спальных районов, народу собралось много. Молодежь, в основном студенты — однокашники жениха и невесты, шумно веселилась, неукоснительно, согласно сценарию, выполняя все эти кражи невесты и подметание «мусора», а старшее поколение почти не выходило из-за стола. Сгруппировавшись по три-четыре человека, стараясь перекричать рев динамиков, разговаривали о детях, внуках, заработках, «дураках-политиках, доведших народ до нищеты».
Люба сидела одна, если не считать чьей-то бабушки неподалеку, кротко взирающей на гостей, время от времени охающей и всплескивающей руками, когда кто-нибудь из студентов, танцуя, выдавал особенно крутое коленце. Из-за ужасного шума Люба не сразу расслышала мужской голос: «Разрешите пригласить вас на танец?» И только прикосновение чьей-то руки к ее плечу заставило Любу оглянуться. За ее стулом стоял коренастый, широкоплечий мужчина в белой рубашке, без пиджака. Она встала, а мужчина предупредительно отодвинул стул. Он повел ее на середину зала, к танцующим, но не за локоть, как обычно, а держа ее ладонь в своей, широкой и очень теплой, даже горячей. Именно эта деталь взволновала Любу, сделала ее немного скованной. Деликатно, даже несколько церемонно мужчина заключил Любу в объятья и неожиданно умело закружил в вальсе. Она едва успевала за ним. Ей пришлось весь танец продержаться на цыпочках, чтобы вовремя реагировать на движения партнера и не встать ему на ноги. К тому же она видела боковым зрением, с каким любопытством смотрели на них гости, и потому боялась ударить лицом в грязь. Ей было бы досадно не столько за свою неуклюжесть на глазах у всех, сколько за то, что подумает о ней этот странный мужчина, неизвестно откуда взявшийся на этой чужой для нее свадьбе. Она и не замечала его до того момента, пока он не пригласил ее на вальс.
Музыка умолкла, и мужчина, вновь сжимая Любину ладошку в своей, повел ее к столу. Усадил, поблагодарил за танец и исчез. Люба, как бы невзначай, несколько раз оглянулась, ища глазами своего партнера, но так и не увидела. Столы были сдвинуты буквой «П» и, очевидно, его место было где-то за ее спиной, на противоположной стороне. Она хмыкнула про себя: «Даже не представился, тоже мне, таинственный незнакомец!» и посмотрела на свою ладонь, которая все еще хранила тепло его руки. Два следующих танца она просидела на пару со старушкой — никто ее не приглашал, незнакомец тоже не появлялся. Люба поймала себя на том, что ее поведение неестественно: как-то залихватски пьет непривычную для нее водку, громко смеется над плоскими шутками соседа напротив, чересчур бойко и назойливо ухаживает за старушкой, совсем оглохшей от грохочущей музыки. Люба сердито одернула себя, мысленно обозвав дурой, безжалостно вынесла вердикт: «Это я из-за него. Стараюсь привлечь внимание. Идиотка!» Она решила немедленно уйти. Дождавшись очередного танца, когда начались всеобщий гвалт и суета, Люба пошла в фойе. А там неожиданно столкнулась с таинственным незнакомцем. Он стоял возле раздевалки и курил. Люба опустила глаза и протянула гардеробщику номерок. Ей подали шубу, шапку и сапоги. Она, неловко присев на скамейку, стала надевать сапоги. Ей казалось, что мужчина в упор разглядывает ее, и оттого ее движения были нервными, торопливыми. Как назло, молния не застегивалась. Люба рывком несколько раз попыталась сдвинуть собачку с места, но тщетно. Кончилось тем, что язычок замка оторвался. Люба растерянно смотрела на бесполезный теперь кусочек железа, лежащий на ладони, не зная, что делать дальше. Вдруг незнакомец оказался буквально возле ее ног. Он стоял перед ней на одном колене и деловито осматривал сломанную молнию.
