Кто я — можно определить по моей позе. Я — собака. Бегаю за охотником, когда надо — лаю, когда надо — забегаю вперед и выгоняю лисичку из укромных местечек.
Вот и сейчас я выгнал ее из глубокой темной норы. Вылезая из-под кровати, собрал на себя всю накопившуюся за неделю пыль, а Ромка тем временем, взвизгивая, взобрался на холмик — письменный стол, соорудив перед холмом овраг из перевернутого стула. Не тут-то было! Известный охотник успешно взял препятствие и сходу выстрелил.
— Попал! — с восторгом кричит Ромка.
Но, по задумке Ярошки, лисичка, когда в нее попадают, должна не радоваться, а плакать. Ромке весело — он плачет. Но Ярошка не верит. Я тоже подтверждаю (собакам в нашей игре разрешено говорить), что лисички, вроде, так не плачут.
— А как лисички плачут? — спрашивает Ромка.
— Да, как? — поддерживаю я его.
— Эх, вы, — говорит Яроша. В голосе его слышится разочарование и жалость. — Не знаете.
— Не знаю, — простодушно соглашается Ромка.
— Вот так надо.
Яроша передает ружье Ромке, садится на пол, закрывает лицо руками и начинает тихонечко скулить, приговаривая: «Бедненькая я, бедненькая. Никто меня не жалеет. Охотник гоняет, собака гоняет. Нет покоя мне ни днем, ни ночью. Да кто же меня приласкает! Да где же мне спрятаться!» Ромка с уважением слушает старшего брата. Я тоже одобряю. «Похоже», — говорю.
Моя похвала подбадривает Ярошу и он усиливает интонации. Постепенно причитания становятся все неразборчивее, а плач и всхлипывания все громче. Из соседней комнаты выглядывает испуганно Наташа — жена.
— Что там у вас случилось?
— Ничего, ничего, — смеюсь я. — Играем мы.
— Лисичка плачет, — уточняет Ромка.
— Ну и игры у вас. Прекращай сейчас же, Ярошка!
Но Ярошка только поддает голосу. В нем появляются жалобные дрожащие переливы. Губы Ромки тоже начинают дрожать. Он смотрит на меня и срывающимся голосом говорит:
— Папа, лисичка плачет.
Я чувствую, что сын перебарщивает.
— Ярошка, перестань, слышишь! Мы уже знаем, как лисички плачут.
— Ярошка, мы уже зна-а-ем, — по щеке Ромки ползет крупная капля.
Но из-под ладоней старшего сына слышится жуткое несдерживаемое: «А-а-а-а!»
Ну, парень, совсем разбаловался.
— Кончай, Ярослав! Ты что, русского языка не понимаешь.
Я приседаю и отрываю ладони сына от лица. На меня смотрят вконец зареванные глаза.
— Ты чего, сынок? — пугаюсь я.
Яроша пытается что-то сказать, но изо рта вырываются лишь судорожные рыдания. Рядом подает тоненький голосок Ромка: ы-ы-ы.
