Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах | страница 48
21 января 1940 года у пары родилась дочка, и Люба быстро отказалась от своих амбиций стать пилотом. В то время молодые уже жили в собственной просторной квартире в центре Москвы, с большим балконом и биде в ванной, которую они получили стараниями высокопоставленного отца Леонида. Их дом был удобно расположен на Большой Полянке, всего в квартале от «Дома на набережной». Из других привилегий, положенных членам семей членов Политбюро, у них были высококачественное медицинское обслуживание и особое продовольственное снабжение, не доступное прочим советским гражданам: свежее мясо, колбаса, конфеты и изысканные грузинские вина. Все последующие годы Люба с ностальгией вспоминала прелести той жизни.
Я никогда не могла понять, почему Люба со всем её советским энтузиазмом решила осесть дома с ребенком, ограничиться статусом мамы. Это, разумеется, не было обусловлено экономической необходимостью: будучи замужем за сыном первого секретаря Украинской компартии, она не имела недостатка в домашней прислуге, будь то няня или кухарка. В СССР девяносто процентов женщин были работающими — большевистский призыв сработал если не качественно, то количественно. Но даже такая активистка, как Люба, не могла устоять перед соблазном привилегированного существования. «Жизнь в Москве была сплошным праздником, — часто повторяла она мечтательно. — Одна большая вечеринка, самое счастливое время».
Леонид, по её словам, был чудесным мужем и отцом. Когда родилась Юлия, он не делал различий между ней и сыном Любы, семилетним Анатолием. Однажды он даже предложил мальчику называть его папой. «Один ребенок называет, значит, и другой должен», — якобы сказал он. Но Толя не стал, потому что Люба сама не поддержала этого предложения. И это тоже было непонятно. Долгие годы я не понимала двух вещей: её отказа от полетов и её нежелания, чтобы Леонид усыновил её сына.
Истина открылась мне лишь потом.
Накануне войны решительная Люба, сама довольствуясь ролью матери, настояла, чтобы отец её ребенка реализовал свой талант воздушного аса. Леонид, которому тогда уже было двадцать два года, послушался и поступил в 14-ю школу военных лётчиков в г. Энгельсе Саратовской области. Там готовили не гражданских пилотов (слишком скучная работа для Леонида) и не военных командиров (слишком политическая), а военных бомбардировщиков. Это было как раз то, что было нужно Леониду с его отношением к жизни как к своего рода детской игре: в конце концов, бомбить цели с воздуха или разбивать мотоциклы на земле — занятия чем-то схожие. Энгельсская школа обеспечивала серьёзную подготовку курсантов, съехавшихся в город на Волге со всей страны. «И не элитная, — с гордостью говорил старший Хрущёв, которого, по воспоминаниям Любы, особенно радовало это обстоятельство. — Наконец-то он стал настоящим советским человеком».