Пропавший сын Хрущёва или когда ГУЛАГ в головах | страница 19
Мама (которая из пухленькой трехлетней девочки превратилась в высокую красивую блондинку) впервые рассказала мне эту историю вскоре после того, как я начала собирать сведения о том, что случилось с её биологическим отцом, Леонидом, чей самолет был сбит в 1943 году немцами. Что произошло с её биологической матерью, Любовью Сизых, которую все считали женой Леонида, особой загадки не представляло: в том же году НКВД арестовал её по довольно распространенному обвинению в «связях с иностранцами» и отправил в лагерь в Мордовии. Моя мама была слишком мала, чтобы помнить всё о том дне, когда она поняла, что её родители больше не вернутся. То, что не смогла припомнить она, я узнала от тёти Рады. Несколько лет я вела с ними обеими беседы по телефону из Нью-Йорка и лично, когда приезжала в Москву.
Когда я вплотную занялась историей семьи, мне сразу стало ясно, что если я хочу узнать правду о Леониде, мне придется залатать пробелы между моими личными воспоминаниями о дедушке и бабушке и их публичной советской жизнью. Поэтому параллельно с расспросами членов семьи и друзей я также начала читать книги по истории моей страны, поглощая их с такой же жадностью, как в своё время диссидентскую поэзию, найденную мной в недрах маминого шкафа.
Конечно, официальный образ бывшего советского лидера — влиятельного человека, который, в зависимости от точки зрения, либо положил конец сталинскому деспотизму, либо нанес непоправимый вред величию сталинского СССР — не совпадает с тем, каким я запомнила моего деда. К моменту моего рождения в середине 1960-х он уже был в отставке и постоянно проживал на закрытой правительственной даче в Петрове-Дальнем — поселке, расположенном к западу от Москвы примерно в часе езды от Кремля. По меркам российской истории, в ссылке Хрущёва не было ничего трагического — и всё благодаря десталинизации. В России первые лица обычно расставались с властью одним из трёх способов: убийство, тюрьма, естественная смерть. Дед был первым, кто действительно оставил свой пост, о чём он с гордостью заявил своим противникам в Кремле в последний день пребывания в должности: «Моё самое большое достижение — это то, что меня отправили в отставку простым голосованием».
Однако у сравнительно безобидной отставки Хрущёва (остался в живых и формально на свободе) была и оборотная сторона. Всё, что он мог делать, это размышлять над результатами своего правления и допущенными просчетами. Живя в комфорте, на щедрую государственную пенсию и под заботливым присмотром врачей, он был не больше, чем политическим трупом. Его падение, хотя и без фатальных последствий, пагубно сказалось на всей нашей семье: моя мать больше не могла публиковаться даже под мужниной фамилией; муж Рады, главный редактор ведущей советской газеты «Известия» Алексей Аджубей был смещен с должности и был вынужден сочинять подписи к фотографиям. Ну и, конечно, Леонид, который к тому времени был мертв уже более двадцати лет, он больше всех пострадал от дедушкиной отставки.
