4
Сергей протер стекла монокуляра мягкой упругой кисточкой еще раз, как того требовала инструкция, белоснежной фланелью, и опять делать стало нечего. Старший стереоскопист Володя Соловьев листал какую-то книжицу, Марь-Иванна вышивала платочек. Скучища…
В четвертом расчете, судя по всему, готовились чистить ствол орудия. Распоясанный Чуркин заталкивал в него пятиметровый шест. Лешка-грек, Асланбеков и Суржиков поспешно стаскивали гимнастерки, лоснящиеся от смазки, а его, Сергея, гимнастерка теперь чистенькая, с белоснежным подворотничком, он теперь, как говорит Марь-Иванна, батарейный интеллигент.
Интеллигент, ничего не скажешь…
На четвертом Чуркин потянул высоко, на одной ноте:
— И-и-и…
— Р-раз! — оборвал расчет, отдавая шесту всю силу мускулов.
— И-и-и…
— Два.
Даже отсюда видно, как бугрятся тугие мышцы на широкой спине Суржикова. Туда бы, к ним… Вот это — работа!
— Сколько волка ни корми… Так, что ли? — сказал Соловьев. — Дай тряпочку.
Сергей протянул ему фланель.
— Куда же матушка Марья подевалась?
— Ушла к старшине. — Соловьев глядел на него неприветливо. — По-моему, Сергей, это подло — ни за что ни про что обижать хорошего человека. Она о нами как наседка с цыплятами, а ты… И потом ведь она — командир…
— Командир… Ей бы в детском саду сопливчиков тетешкать.
— Чудак! По-моему, даже лучше, что командир — женщина. Матом не кроет.
— Разве что.
Замолчали. Возвращалась Марь-Иванна.
— Сережа, лейтенант вызывает.
«Там — Сергунек, тут — Сережа. Везет мне на добрых людей».
Тюрин лежал на кровати, курил, пуская в потолок колечки дыма.
— Почерк хороший?
— Люди хвалили.
— Перепишите расписание. Разборчиво, броско, чтоб — ажур!
Сергей, с трудом разбираясь в черновике, скрипел порой и думал: «Как много надо успеть огневикам за одну неделю! Изучить обязанности при стрельбе с ПУАЗО, отработать ведение огня по штурмовой авиации, по танкам, парашютдесанту, даже по осветительным авиабомбам. Это тебе не какое-нибудь: «Поймать цель!» Тут требуется поразить цель! Вот это — дело!»
— Кравцов, что это вы все пропадаете на пушке? Изучаете, что ли?
— Так точно. Мне комбат разрешил.
— Гм… А цель?
— Сдам экзамен на «отлично», и вы переведете меня на орудие.
— Силен, бродяга! — засмеялся Тюрин. — Чем же плохо быть дальномерщиком? Грому хочется? Ну что ж, старайтесь, возможно, и переведем.
Дробно простучали каблуки по ступенькам. Дверь распахнулась. На пороге, сияя улыбкой, застыла прибористка Клавдюша Бокова.
— Боже, как надымили… Можно прибрать у вас, товарищ лейтенант?
