Отца Айно не помнит — вскоре после ее рождения старый сплавщик погиб. Он разбирал затор, и его ударило в грудь бревном.
Теперь мать Айно заведует молочно-товарной фермой в родном колхозе, в ста километрах от Туулилахти. Оути Ивановна давно не видела свою подругу, с тех пор как переехала с сыном в этот новый поселок.
— Кушай, дочка, кушай. Ведь о тебе, бедняжке, некому позаботиться, хоть ты и заботишься обо всех нас, чтобы бог нам здоровья дал, — приговаривала Оути Ивановна. — А как Акулина себя чувствует?
— Да теперь уже все хорошо, — ответила Айно.
— Ешь, дочка, ешь! — уговаривала Оути Ивановна. — Попробуй рыбничка.
— Хорошо, всего попробую, — улыбаясь, согласилась Айно. — Но с одним условием: поговорим о нашем давнем деле. Когда вы придете работать к нам в больницу?
— Пошла бы, детка, с удовольствием пошла бы, да не могу. Уж больно жалостливая я. Такая я чудачка, как увижу — человек плачет, так и мне хочется заплакать. Руки сразу слабеют, и ничего делать не могу. Чем же я тебе тогда помогу?
— К этому можно привыкнуть. Зато сколько радости, когда больной выздоравливает!
— Да не все ведь выздоравливают! — вздохнула Оути Ивановна.
Айно Андреевна замолчала. Вспомнился случай, который все еще волновал ее. Несколько недель назад из деревни привезли роженицу. Женщина мечтала стать матерью, а ребенок родился мертвый. Женщина плакала так горько, и Айно с трудом удерживалась от слез. Ей и сейчас было тяжело вспоминать об этом…
— Что с тобой, деточка? — озабоченно спросила Оути Ивановна.
— Ничего, ничего. Я, наверно, такая же чудачка, как и вы, — ответила она, прикоснувшись к глазам платком.
За окном застучали громкие неровные шаги. Оути Ивановна выглянула в окно. По деревянному тротуару, сдвинув старую меховую шапку на затылок, тяжелыми, неверными шагами шел Степаненко.
— Ох, бедняга, — вздохнула Оути Ивановна, — загубит его водка.
Айно тоже посмотрела на улицу. К Степаненко она раньше относилась неприязненно, как все молодые девушки к пьяницам, но однажды она увидела, как Степаненко, сидя на крыльце одного домика, нежно гладил головку маленькой курчавой девочки и девочка не боялась его. «У человека, любящего детей, должно быть доброе сердце», — подумала тогда Айно.
— Я позову его сюда, — и Оути Ивановна, выбежав на крыльцо, крикнула: — Микола Петрович, иди чай пить!
Степаненко, пошатываясь, остановился, посмотрел на нее мутными глазами и все же подошел к крыльцу.
Айно тоже встала в дверях, но, увидев, в каком состоянии Степаненко, сконфуженно проговорила:
