— Ты? — испугался Мякелев. — Только никому не говори, а то могут подумать…
— Что я его спаиваю? Про кого еще у тебя тут записано? — кивнул он на блокнот, который Мякелев держал в руке.
— Тебе надо отдыхать, — обиженно сказал Мякелев и сунул блокнот в карман.
На крыльце дома, где находилась квартира Воронова, сидела Зорька с понурой мордой.
— Бедняжка, ты же голодная! — вспомнил Воронов.
Он взял ключ, лежавший над дверью, и вошел в комнату. Зорька прошла следом и направилась прямо к шкафу. Воронов открыл, его, достал кусок засохшей колбасы и дал Зорьке. Та бережно взяла зубами колбасу и забралась в угол.
В комнате было так тепло и чисто, что Воронов сразу же вернулся к двери и снял сапоги. На полу перед кроватью раскинута огромная медвежья шкура. В углу маленькая красивая этажерка. На письменном столе газеты. В вазу, стоящую на приемнике, кто-то поставил букет густых пушистых верб. Рядом с ними тикал будильник, хотя Воронов не заводил его уже несколько дней.
— Посмотри-ка, Зорька, как хорошо о нас заботится Оути Ивановна!
Но Зорька уже спала на своем коврике у двери. Воронов тщательно умылся и залез под чистую простыню.
Анни вернулась из больницы вскоре после ухода Воронова.
— Мама еще спит, — ответила она на вопросительный взгляд отца. — Айно Андреевна приходила к ней ночью. Температура падает.
Отец и дочь сели за стол. Утомленная дорогой и встревоженная болезнью матери, Анни рассеянно ковыряла вилкой в рыбнике и почти ничего не ела. Отец не замечал ее усталости. Он тоже был взволнован.
— Да, твоя мать стала прихварывать, — проговорил он.
Анни с участием посмотрела на отца. Ее глаза увлажнились. Отец вздохнул:
— Такова уж жизнь — сегодня здоров, как будто все идет хорошо и все ладится, а завтра, того и гляди, справляй панихиду.
— Туатто, что ты, не надо так! — умоляюще воскликнула Анни. — Мама вернется…
— Конечно, вернется, но… — у него дрогнул голос. — Ко всему надо быть готовым.
Анни испуганно посмотрела на отца. Он кашлянул и спросил словно мимоходом:
— Ты всю дорогу ехала одна с Михаилом Матвеевичем?
— Зорька была третья, — Анни старалась улыбнуться.
— Что он говорил обо мне? — Мякелев внимательно смотрел на дочь, наклонившись к ней.
— Туатто, да неужели это важно?
— А как же? Он не говорил, что я плохо работаю? — допытывался Мякелев.
Анни грустно сказала:
— Отец, ты слишком закопался в своих бумагах. Ну почему ты не хотел отправить сверло на Пуорустаярви?
— А почему они поломали? Пусть сперва составят акт об этом.
