Я не знаю, насколько ты осведомлен о деятельности депутата Госдумы Зяблицева. Сам-то он человек на редкость нормальный, методичный бизнесмен-промышленник. Но на его деньги все время происходят всякие невероятные акции. Верников получил от него стипендию в честь того, что он, Верников, написал когда-то повесть «Зяблицев, художник» и тем его как бы предсказал. А в один из солнечных уральских дней жители и гости Е-бурга могли увидеть на улицах города грузовик, с которого исполнялся скоморохами некий спектакль про Герцена. Дело в том, что на уличные акции «Зяблицев-фонда» нужно было писать заявки городским властям, а какой-то герценовский юбилей оказался единственным праздником. Городские власти заявке удивились, но отказать не смогли, ибо отказ был бы еще более странен. Толик Беляков написал о Герцене пьесу, актеры ее разыграли, листовки Зяблицева были розданы в надлежащем количестве… (а пьеса меж тем была опубликована в пензенском журнале «Сура», 1996, 6).
В общем, мысль простая: старые рифейские камни (или атомная энергетика? или еще какая полумистическая оказия? или существование вполне развитой культуры в не самом благоприятствующем бандитско-татарско-пролетарском контексте?) обеспечивают нам этот психопатологический фон. Я решил написать тебе два очерка: как два конкретных человека, Верников и Богомолов, вписываются в этот контекст, какие они в нем расставляют фишки, как они, в конечном итоге, не сходят с ума. Безумию нужно противопоставить свое квазибезумие. Сегодняшние мои герои с этим справляются — в отличии от многих других наших знакомых свердловчан, которые хотят прикинуться нормальными и оказываются безоружными перед лицом… Что-то, однако, с пафосом перебор.
Последние полгода я пишу мемуары под названием «О времени и о себе». Написано уже довольно много, но все пока во фрагментах, в кусочках. То, что я сейчас тебе сочиняю, войдет, вероятно, в каком-то виде в будущую мемуарную книжку. Так что, у нас, наверное, получится первая публикация из этой грядущей книги.
В редакцию «Урала» Костю Богомолова рекомендовали Л. П. Быков, Марик Липовецкий и я: такое он благоприятное впечатление производит на самых разных людей. Толстенький, аккуратно и прилично одетый (пиджаки, галстуки), с хорошо подстриженными бородкой и усиками. Разговаривает весьма рассудительно, с расстановушкой. Выдавал в себе человека, знакомого с отечественной словесностью, дружил со всякими разными литераторами, причем не только типа сомнительного Рубинштейна, но и типа понятных Владимира Турбина и Саши Архангельского. Лукьянин, редактор «Урала», купился на костину солидность и принял его на работу. Это были еще относительно благополучные для журнала времена: и зарплата там была еще на что-то похожая, и тираж хороший, и печатали журнал в «Уральском рабочем» на хорошей технике, и, главное, предполагалось, что толстожурнальная жизнь стабильна, что у нее нормальное будущее, что впереди работа, а не борьба за выживание.
