Назаров говорил как человек, давно мучившийся этими вопросами.
— Говорят, что читинский губернатор Холщевников сдался на милость революционерам, отдал им Читу на поток и разграбление, — с некоторым злорадством продолжал Назаров.
Ильицкий вздрогнул и поспешно ответил:
— Я этому не верю.
От Назарова не укрылось внезапное волнение Ильицкого. Он с задором продолжал:
— Но почему же? Холщевников — рухлядь, тряпка. Вспомните Ляоян. Ведь это не начальник штаба был, а чучело с огорода. Куда ему против забастовщиков!
Ильицкий промолчал: корнет был в таком запале, что возражения оказались бы бесполезными.
Сергей вспомнил свою последнюю встречу с Холщевниковым.
Генерал вызвал его поздней ночью. Это удивило Ильицкого, но посланный за ним офицер небрежно бросил:
— У генерала бессонница от всех наших дел!
Холщевников занимал виллу коммерсанта-японца, бежавшего из Маньчжурии. Окруженный пиниями дом из серого камня, с крышей, загнутой по углам, был погружен во мрак. Светились только два окна. Комнаты соединялись раздвижными дверями с традиционным изображением Фудзиямы. Двери бесшумно раздвинулись, и поручик увидел Холщевникова, сидевшего в кресле.
Сергей знал его еще полковником, Холщевников был товарищем его отца, и поразился тому, как он изменился: постарел и осунулся.
Ильицкий начал рапорт, но Холщевников прервал его, устало махнув рукой:
— Да чего там! Садись, Сергей. Я ведь просто так тебя позвал. Узнал, что ты в штабе. Как мать? Пишет?
Сергей сказал, что мать его болеет.
— А ты попроси отпуск, Сергей, мать у тебя одна. Я за тебя похлопочу у Алексея Николаевича.
Холщевников произнес имя Куропаткина с неожиданно прозвучавшей теплотой. Ильицкий вспомнил, что в постоянных спорах между Куропаткиным и наместником Алексеевым Холщевников яростно поддерживал первого и считал Алексеева виновником поражения под Вафангоу. Холщевников остро, болезненно переживал неудачи кампании.
Он говорил усталым, тихим голосом:
— Вот, Сергей, ты меня вроде и не признал сразу. Постарел я. Да как, дружок, не постареть? Сраму-то не оберешься. Войну про… Войско теряем. А почему? Не тех людей государь к себе приблизил. Всяким там Фредериксам и разным баронам плевать на то, что другие государства нас обскакали. А какая держава была! Господи, Россия-то наша как величава!
Холщевников скорбно покачал головой.
На прощание он обнял и расцеловал Сергея как родного. Еще раз напомнил об отпуске. Когда Ильицкий поднялся, он заметил, что на столе перед Холщевниковым лежит начатое письмо. Машинально Ильицкий прочел обращение: «Его Высокопревосходительству генерал-адъютанту Куропаткину…»
