— Идем, — кивнула Люта. — Ружья только оставим. Давай!..
Она убежала в дом — все такая же легконогая, как много лет назад, а Эре подумал: что случилось бы с ним, не встреть он Люту? Он умер бы, ясное дело, но как именно?
Не хотелось рассуждать об этом, когда пригревало солнце и старые сосны пахли так сладко…
— Пошли, что раздумался? — хлопнула его по загривку Люта, перекатилась по земле и встала, отряхиваясь.
Ему до сих пор сложнее было оборачиваться по собственной воле, даже с волшебным — как они решили — ножом, но как же не угнаться за подругой жизни? Эре и пустился вслед, взвыв на бегу, чтобы окрестные оборотни знали, кто идет, и не совались под ноги.
Дочка охотника и сын князя — представить такую связь можно, но то, что они проживут вместе много лет и наплодят детей… Хорошо, Ири об этом не узнал, развеселился Эре, и в то же мгновение грянул залп. Он успел скатиться в овраг, а Люта — следом. Ее подранили, но не серьезно, только шкуру задели, он чуял.
«Повеселимся?» — ухмыльнулся он, ползком подобравшись ближе и зализывая ей царапину.
«Спрашиваешь!» — оскалилась она.
Это не княжьи охотники, а те, что пошли за оборотнями, да сунулись не туда. Не повезло им: на свою землю Люта и Эре никого не пускали. Беглецов — еще туда-сюда, но не людей…
Переливчатый волчий вой раздался из оврага, и в деревне многие бросили кто шитье, кто кувалду.
— Я к маме пойду, — сказала та самая красивая девица и погладила по руке ухажера, здоровенного кожемяку. Скок — и нет ее, стой, протирай глаза!
— За детьми смотри как следует, — велел жене нынешний оружейник. — Вам на все хватит, если с умом станешь тратить.
— Куда!..
— Тетке помощь нужна, — только и сказал он, тоже прыгнул через прилавок и исчез.
— Говорила мать, не связывайся… — начала она и едва успела схватить старшего сына за хвост. — Ты-то куда, дитя неразумное…
И заплакала, когда он цапнул ее за руку — не всерьез, но дал понять, что вырос уже, может идти с отцом…
Трюдда стояла, смотрела вверх — спасибо, глаза остались прежними, — и думала о том, что не зря помогла Тану, тогда еще не старому, а потом его маленькой дочке, которой даже и не видела, пока та сама не пришла. Любовь — она бывает разная, и она сквозила в каждом слове Тана, в каждом жесте, когда он говорил о Люте. А Люта не в него, недобрая и нелюдимая, лишний раз не обнимешь, выворачивается, но когда смотрит на своего Эре — делается другой. Глаза вспыхивают золотом, улыбается даже, и шрам на лице делается незаметным…
