— Я знаю, каково это, — отец положил руку ему на плечо. — Я помню, как отец уходил на войну — мне еще и десяти лет не было. Помню, как мама рыдала, а я не понимал, что происходит. Ты уже достаточно взрослый. И ты поймешь, что бы ни случилось, верно?
— Да.
— И позаботишься о бабушке с дедушкой вместо меня, когда подрастешь.
— Да. Клянусь. Но и ты… — Том прикусил губу, — ты тоже поклянись, что непременно вернешься живым!
— Это не от меня зависит, я же не волшебник. Вот если бы ты мне амулет какой-нибудь дал или удачу наколдовал… — невольно улыбнулся Риддл-старший.
— Я пока не умею. Но попробую, — серьезно ответил Том.
* * *
В августе сорок второго Том Риддл вернулся домой — мертвым, как решили врачи. Почти мертвым, уточнили они: его «харрикейн» развалился при посадке на воду, а из тела пилота извлекли не меньше двух дюжин пуль. Военные хирурги поражались живучести этого летчика: мало того, что он, получив такие ранения, ухитрился дотянуть на подбитом самолете до своей территории, мало того, что продержался в холодной воде, каким-то чудом цепляясь за обломок обшивки, пока его не подобрал сторожевой катер, он еще и не умер от кровопотери, переохлаждения и шока. Правда, оказался парализован полностью (причем, похоже, по итогам операции), и тут ничего нельзя было поделать, только отправить отважного пилота домой: в госпитале ему ничем уже не могли помочь, а живой труп вполне мог лежать и в родной усадьбе, не занимая койку, которую и так было, кем занять…
Последним, что слышал Том Риддл-старший, были слова хирурга:
— Всё. Фиксируйте сме…
А потом вдруг чей-то вскрик:
— Да он дышит еще!
И он дышал, цепляясь за жизнь, как делал это, задыхаясь от дыма в горящей кабине, а потом — в соленой морской воде, и почему-то на ум приходило сравнение: я же опомнился, когда Меропа… Чувство было тем же самым, он тонул, терял сознание, но упорно выплывал на поверхность, чтобы глотнуть воздуха и продержаться еще немного, и еще… потому что обещал, и…
— Папа! — услышал он и попытался открыть глаза, но тщетно. — Папа, слышишь? Да? Не бойся, я здесь. Раз реагируешь, значит, живой, а остальное я исправлю!
Если бы Риддл-старший мог, он бы засмеялся, но он был не в силах даже моргнуть.
— Меня не хотели выпускать из школы, — тихо говорил Том, держа его за руку. — Там, видишь ли, безопаснее! Будто я сам не знаю… И я бы остался, ты же велел беречь себя, но после того письма… не смог. Не знаю, что именно я там у них разнес, но вернулся.
