— Так как же быть-то теперь? — совсем растерялась Варвара.
— Не знаю, — опять вздохнул Радаев. — А жениться на ней — тоже хорошего мало. Один раз обманула — и еще обманет… Такая натура. В общем, остыл я к ней…
Прежде заносчивый и своенравный, он сидел теперь смирно, даже приниженно, и в мыслях нещадно ругал себя. Держась за лавку обеими руками, смотрел в землю тяжелым взглядом, и грубое лицо его казалось необыкновенно грустным.
С тех самых пор, когда бригада грузчиц переселилась на площадку, его изводила тоска — душевная хворь, против которой не знал лекарства. Однажды собрался было совсем идти к ним, но раздумал, потому что не хотел больше видеть Катьку.
— А как наши-то живут там? — спросил он.
— Хорошо живут… Два вечера в пятидневку на курсы ходят… Вчера собранье было. Работой довольны. Пока в палатках живут, а там и бараки выстроят. — Он слушал молча, с завистью. — Скоро цеха закладывать, — народу всякого много надо.
— А если и я туда, к вам, приду, мешать не будешь?
— Я мешаю только глупости делать да вред чинить, а если ты с добрым намереньем, — так отчего же?.. Силой и уменьем ты не обижен, а работы там много… Приходи. Девчонки тебя по-хорошему вспоминают…
— Ну? — обрадовался Петька. — Так я приду скоро…
Проснувшись, Мария увидела подле себя, на краешке постели, Горохову Настю с тревожным испуганным лицом и, еще не зная, что случилось, забеспокоилась тоже.
А та припала к ее уху, кивком указала на Кожевникову и зашептала тихо:
— Чего-то с ней удивительное… никак не пойму… Бредила. Уснула недавно… Вы как мертвые дрыхли, а я — чуткая.
Олейникова привстала. Закрытая с головой одеялом, Катька спала, старое заштопанное пальто съехало с постели на пол, и Настя подобрала его, одела ей плечи, пройдя на цыпочках по земляному полу.
Потом легонько разбудили Митрофанову Галю и, втроем уйдя за палатку, гадали, отчего могла приключиться такая хворь. И бред, и глухие вскрики казались очень подозрительными, но никто не догадывался об истинной причине.
Ради больной Настя была согласна отказаться от прогулки на реку, о чем уговорилась с ребятами. Но в палатке оставалась на весь день одна пожилая работница, она и выручила девиц, обещав посидеть с больной.
Они позавтракали, надели лучшее, что было у каждой, а Митрофанова Галя даже подкрасила слегка губы; посидели, пождали ребят, Мария поиграла на гитаре, — но в соседней палатке все еще было тихо.
— Вот окаянные! проспят до вечера, а потом суматоху подымут: «Едем!» Я тогда откажусь, — брюзжала Настя, которой всех больше надоело ждать.
