— Да, я счастлив… Мне ничего больше не надо.
Но и это горе, и ссора с дочерью уж не так теперь удручали и мучили его…
— Ничего, — вслух сказал себе Олейников, закрывая окно. — Мы помиримся — и будет легче. Вражда унижает человека. Трудно жить во вражде. Надо жить так: что есть — вместе, чего нет — пополам…
Он аккуратно сложил свои бумаги, запер в шкаф и, гремя связкой ключей, пошел из класса. В одной руке он нес широкополую черную шляпу, точно птицу держа за крыло, и она билась о его колено; другой рукой слегка опирался на трость.
В проулке, из-за плетня чужого огорода, выглядывал молодой хмель с широкими лапчатыми листьями. На грядах в бурых навозных, лунках зеленела огуречная ботва, дружно кустилась нежно-зеленая морковь, и высоко поднимали подсолнечники свои круглые ярко-желтые картузы.
Уже примиренный со всеми и самим собой, Семен Олейников подходил к дому. В окне увидел он нетерпеливое и будто просветлевшее лицо жены и, угадав нечто, смелее поднимался по ступеням крыльца.
ГЛАВА VI
Путь, подсказанный чувством
Простившись со стариками, Мария окликнула Настю Горохову — свою попутчицу, односельчанку — и обе полезли в вагон. Настя ехала в порт, где два года подряд работала грузчицей, и теперь набрала с собой много разных вещей.
В прокуренном вагоне, до отказа набитом людьми, было нелегко найти место, — да и не пролезешь никак с вещами. В тесном проходе курили незнакомые парни и, когда Настя с узлами протискивалась между них, один — в шапке, с серыми усиками, грязнощекий (видно, издалека ехал!) — уцепился сзади за узел и не пускал ее дальше. Она быстро обернулась к нему:
— Чего, пострел, ухватился? Пусти! — и прикрикнула на других: — А ну-ка, дайте пройти. Чего сгрудились?
Зеленый платок сбился у нее на затылок, черные густые волосы лезли в глаза. Здоровенная, высокая, с вспотевшим лицом и черными сердитыми глазами, не обещавшими ничего доброго, — она обоими локтями пробивала себе дорогу.
— О-го-о! — протянул парень, отступив подальше. — Де-ело бу-дет: цыганочка ойра на толкучку спекулировать двинула. Ха-ха!
Настя Горохова уже миновала ребят, но, оскорбленная злой насмешкой, повернулась к ним еще раз:
— Я тебе двину за такие слова! — погрозила она. — У меня своих не узнаешь… Вот тебе и будет «ха-ха».
Несмотря на страшную тесноту, Настя легко пробралась в конец вагона и, найдя свободное место, попросила пассажиров подвинуться, и Олейниковой, которая шла за нею, сказала:
— Мария Семеновна, садись… а мне где-нибудь найдется…
