В семье отношения заметно изменились: в родительских заботах о ней появилась мелочная, совсем ненужная, раздражающая опека; мать стала забывчивой, какой-то робкой во всем — в словах, в движениях, которыми уже управляла плохо. В ней надломилось что-то и сразу состарило намного. Она мучительно ждет, выбирая минуту, чтобы поговорить с Марией, и не умеет найти. И от этого страдает сама еще больше. Забравшись на кухню и не зажигая огня, она сидит иногда подолгу с опущенными на колени руками, о чем-то думает, и если отец громко не окликнет ее, она не услышит, не очнется. Однажды вечером, когда отец был дома, мать, не имея силы молчать больше, подсела к дочери на постель и завела издали, но Мария насторожилась и замкнулась.
— Ты все молчишь… Ну поделись хоть со мной… Тебе самой легче будет, — и ждала, низко над ней склонясь.
Шепотом, полным слез, Мария сказала, чтобы не услыхал отец:
— Не расспрашивай, а то… хуже будет.
Но он услышал и подошел тоже. Он что-то говорил, советовал, стоя над ней, за что-то журил и мать, — ничего не разбирала Мария, ничто не доходило до нее: такая горечь и боль грызли ее сердце, что она, зарывшись головой в подушку, чтобы унять рыдания, вздрагивала всем телом.
— Он написал тебе что-нибудь? — дознавался старик.
— Нет… Я — так… мне больно… мне все надоело!.. — И слезы опять душили ее.
Никто в доме не спал в эту ночь, которая тянулась бесконечно, и кто знает, что думал каждый из них!.. Трудно рассказать о думах и чувствах людей, кого посетило большое горе и кому приходится заново пересматривать всю свою жизнь, чтобы найти более легкий, наименее болезненный для себя и для близкого, самого родного человека выход!..
Утром, лишь только отец ушел в школу, — он нынче встал раньше обычного, — Мария услыхала тихие, тревожные шаги у двери.
Мать не решилась войти к ней и, постояв с минуту, так же тихо удалилась, словно в комнате лежал больной.
Кругом уже звенела и щебетала дружная весна. Росла, кустилась трава, обласканная солнцем; пахучие клейкие листочки тополей распускались в его тепле, а маленькое озеро в лугах за речкой будто улыбалось ему навстречу.
В селе готовились к Первому мая. Там и тут по улицам зардели красные маки развернутых флагов, в яркий кумач оделась и дощатая трибуна на площади у сельсовета, и как-то больше стало всюду людей…
Пестрота нарядов на демонстрации, приподнятое настроение знакомой толпы, собравшейся у трибуны, торжественные речи и шумные всплески оваций — ничто в эту весну не порадовало, не увлекло Марию.
