— Настюха! — окликнул он Горохову. — А мои-то ребятки где?.. не видала?
— Вон, за нами идут.
— А я, мол, пора бы уж, а все нет и нет… Ну а коли вы явились, — значит, и они следом за вами.
Девки рассмеялись чему-то громко и разбрелись по своим палаткам.
Парфен принес стружек, зажег, чайник повесил опять над костерком и, стоя перед огнем на коленях, то-и дело поглядывал на дорогу. И, наконец, увидел.
— Ну, как, деда? — еще издали крикнул Володька. — Разве не готов еще?
— Готов, готов, родимый… давно дожидаю… скипятил. Остыл малость — подшуровать надо. Вы ноне, голубчики, совсем заработались…
Он заметил, что ребята пришли чем-то довольные, веселые (а это было для него всего дороже!). У Володьки в руках завернуто что-то в бумагу — не иначе получка была, чего-то купили… Ну, и Парфен сегодня с обновой!.. Она, сложенная аккуратно, лежит на постели в самом углу.
Уже снимая чайник, Парфен поднялся с земли — и вдруг замер, услышав Сережкин голос:
— Володьк, смотри: это чего такое? — спросил он так, будто уличил в краже. — Везет нам, — добавил он с горькой догадкой.
Парфен тут же вошел в палатку, чтобы поскорее объяснить… Володька, развернув брезентовый пиджак, разглядывал его, согнувшись над нарами, и Парфен, войдя, увидел его покрасневшую щеку. А Сережка — рябой и востроглазый парень, — не мигая, уставился в лицо смущенного старика.
— Где взял? — спросил Володька в замешательстве.
Старик робко, точно боялся, что не поверят, забормотал что-то, кивал, щурился, готовый заплакать, и в то же время по-детски глупо улыбался. Потом немного стал смелее:
— А вот взял… обновка такая… По этому случаю, надену завтра… носить буду… Если понадобится куда — в дождь или еще куда — и вы надевайте. Всем хватит.
— Да ты говори: кто дал? — поправил себя Володька, сообразив, наконец, что Парфен — не вор ведь.
— Не дал, а принесли… Посыльный человек пришел и спрашивает: «Тебя как зовут?» — Парфен, говорю, Томилин.
— «На, говорит, распишись и получай пару — по приказанью Дынникова». Что я скажу, я — неученый. Поставил крестик, а это взял… А как же!.. Он был у меня, спросил, как живу. Хорошо, мол, живу, не обижают. Вот, поглядите-ка, добро какое! — И, широко развернув на нарах, показывал.
— Ты утонешь в нем, — засмеялся Сережка.
— Зачем тонуть!.. Я живой человек, подпояшусь. — Он хотел надеть при них, но ребята торопились на курсы. Они сели за стол, разложив хлеб, колбасу и яблоки, велели Парфену садиться вместе с ними.
