— Знаешь что, — сказала она в Москве на Казанском вокзале…
— Вот сюда мы приехали в июне… — сказал свое Егорка. — Димка, Никита… Вон там чемоданы сдавали. Вон там кофе пили, тут Димка «Советскую культуру» купил…
— Я приеду к тебе сегодня, — сказала она. — К шести часам. Ты будешь?
Она притронулась рукой и внимательно смотрела на него.
— Приезжай!
Егорка ждал ее. Он понимал, что она придет к вечеру, но весь день уже был заполнен только ею: он отвечал ей на стук, усаживал, произносил перед ней речи, и все шло так, как ему хотелось. Она входила в его воображении раз, другой, пятый, десятый, и всегда повторялось то же. Но часы не спешили. Он съездил к Никите, почитал письмо от Димки. Никита заканчивал Апулея. «Я вот тоже осел, но не золотой», — сказал Егорка. Поговорили о Димке, о матерях в Кривощекове, немножко о Вале Суриковой, куда-то уехавшей из родного города и, по слухам, собиравшейся замуж.
«Приезжай, Димок, — шел он назад и звал друга издалека. — С голоду не помрем, под открытым небом спать не будешь. Твоя телеграмма — и встреча на Казанском, на руках понесем до такси, ха-ха, Трифоновка, театры, ты расцветешь. Приезжай!»
Он вернулся к себе в общежитие. Стояли в Москве последние теплые деньки. Даже студенты из училища Гнесиных удрали на воскресенье за город. Владька в соседней комнате играл в преферанс. Меланья Тихоновна сидела на стульчике с кастеляншей, дышала свежим воздухом. Рассказывала что-то про свою молодость, как ее сватали, то да се, но Егорке не слушалось.
Неожиданно под подушкой обнаружился томик Хемингуэя. Кто бы его мог принести? Наташа? Все некогда было побродить у нее в Коломенском. Когда он думал о ней, то вспоминал школьную дружбу с девчонками. Хи-хи, ха-ха, прогулки, кино, никаких обид, ни ревности, ни снов.
Он прилег и раскрыл книгу. В студии все боготворили Хемингуэя, и только Егорка отстал, не успевал читать из-за греков.
Егорка полистал страницы.
Вот!
«Он прошептал ей так тихо, что тот, кто не любит, никогда бы не услышал».
Слова были просты и прекрасны! Какие слова! Так красиво и верно, что загорелось самому что-нибудь сказать в этом роде. Вот хотя бы о том, как было вчера на даче и как он весь день торопит свидание с нею. «Я ждал ее целый день и каждую минуту любил ее и боялся, что она не придет. Мало того, что…»
Нет! Лучше уж помолчать, писатель из него никакой. И если Лиза придет, он скажет ерунду, почему-то вечно остается с тобой самое дорогое и нежное, и тому, кого любишь, говоришь одни глупости. Кажется, что признанием обезоружишь себя. И только глаза ничего не скрывают.
