— Гутен таг! — закричал он сверху. — Вы ко мне, синьор? Вы похожи на гондольера с серенадами. Только, увы, я не могу предложить вам шелковой лестницы.
Пришлось воспользоваться лестницей трубочиста, веревками, помощью рук мастера, и таким образом слава наконец вошла. Слава мастера Добрянского в СССР…
…Примерно с 1925 или 1926 года во многих газетах и журналах начали периодически появляться краткие заметки, большие очерки, серьезные статьи, «открывающие» одесского мастера. Об их содержании говорят характерные заголовки: «Король скрипки» («Известия», 1926 г.), «Забытый человек» («Огонек», 1928 г.), «В дебрях бюрократизма» («Огонек», 1930 г.), «Кубелик, Добрянский и ГИМН», «Требуем публичной экспертизы!» («Рабочий и искусство», 1930 г.). Наконец их сменяют более спокойные и эпические заголовки, вроде — «Страдивариус нашей страны» («Черноморская коммуна», 1935 г.). Все это завершает обширный подвал в «Известиях» (1935 г.).
Его имя признано первыми авторитетами. Витачек печатно причисляет его к кругу лучших мастеров страны. Заслуженный мастер Союза Подгорный называет Добрянского в его альбоме «своим старым наставником»…
Слава? Признание? Приходит правда, рассеивается зло, и не поставить ли нам в этом месте печальной повести жизни необыкновенного мастера заключительную точку?..
Здесь толстые альбомы, взятые со стола мастера, вселяют в нас двойственные чувства; вот ворох человеческих свидетельств, актов, протоколов, вырезок — бумажная пыль бюрократической суеты. Чем же кончается наш очерк?
Вот заседание экспертов в Одессе. Тут заседают шесть организаций и пять профессоров. Они восторженно заявляют о скрипках мастера. Один автор взволнованно говорит о том времени, когда улица, на которой стоит конура мастера, будет носить его имя и люди будут совершать паломничество в его мастерскую. Заседание постановляет: продажу всех скрипок в городе разрешить лишь под контролем и экспертизой Добрянского. Создать для него экспериментальную мастерскую. Дать квартиру и персональную пенсию…
Вот газетные статьи о том, что ни одно из этих постановлений не выполнено, — такая знакомая песнь бюрократизма, и стоит конура на улице Островидова, и нет мастерской, и ничего нет…
Что же, хорошо или плохо кончается наш очерк?
Вот еще заседания, комиссии и громы публицистики: тут вновь «открывают» Добрянского. 1927 год. ГИМН — Государственный институт музыкальных наук — снисходит наконец со своих горных высот, он создает комиссию, он требует предоставления скрипки Добрянского и формулу его музыкальной системы… Он посылает скрипку обратно и пишет, «что она настолько отличается от обычной классической формы скрипки, что комиссия не признает возможным ее рассматривать». И было это в СССР, и речь шла о той скрипке, которая была признана на Западе и которой даже старая, косная и рутинная Россия еще в 1911 году выдала золотую медаль. И ГИМН тот был гимном подлинного обскурантизма, консерватизма, выразителем рутины, создавшейся вокруг скрипки.
