У него узловатые, тонкие руки; через них прошло больше пяти тысяч инструментов, множество знаменитых, одиннадцать лишь Страдивариев. Эти руки сделали двадцать восемь необыкновенных скрипок. Где эти скрипки? Их нет, и на руках — опять лишь дипломы. Каждый из них мог бы создать другому человеку круглое и сытое благополучие. Любой из его врагов нес бы высоко над головой, как знамя, каждый из этих документов. «Что же тут такого? Все в порядке вещей, — говорил он жене. — Очевидно, я бесталанен, единственное, что могу делать, это — скрипки». Жена смотрела на него глазами, в которых стоял молчаливый страх; перед ее глазами прошла гордая и трудная жизнь ее друга. В лачуге было не топлено, семья болела, есть было нечего.
…Иногда от гибели спасал лишь случай. В годы страшной войны, когда народы в последнем истощении сил продолжали многолетнюю схватку и по улицам Одессы стучали сапоги немецких интервентов, в мире давно забыли о скрипичном мастере Добрянском. Он сидел в лачуге, закутанный в одеяло, прислушиваясь к вою ветра на пустынных улицах… В это время открылась дверь, и вошел австрийский офицер.
— Герр Добрянский? Зеер гут! Гауптман Жабет! — сказал он и протянул мастеру письмо. Это была смятая детская записка:
«Дорогой папа! Я кончила музыкальную школу и скоро поступаю в консерваторию. Моя трехчетвертичная скрипка уже для меня мала, и нужна новая, хорошая скрипка… Говорят, Добрянский в России, чуть ли не в Одессе, разыщи его…»
Вслед за этим в дверях появился ящик с кульками, винными бутылками, сахаром, спиртом и керосином.
— Я слыхал о вас… О!.. Простите, судя по вашему помещению, вам живется не так хорошо… О, я давно слыхал. Я получаю «Мюзик-Вохе», я читал… Ваш портрет…
Вскоре после этого появился немец со скрипкой, и еще немец со скрипкой, и еще две скрипки, полученные из Кельна. Все это хорошо — и ящик с бутылками и сахаром… Но почему плакал старый мастер над скомканной детской запиской? Как удивительно это, когда война, царство грубой силы и холод, и вот оказывается, где-то маленький друг, растут цветы, юный человек поступает в консерваторию.
Да, есть лучшие и светлые минуты в жизни мастера — эти незримые памятки друзей. Они многочисленны, так же как и скрипки, прошедшие через эти руки в широкий мир. Они чувствуются даже в этот поздний час, когда в окна глядит полночь.
Он не может даже вспомнить всех этих многочисленных друзей.
Он сделал скрипку какому-то милиционеру для его дочки. Растроганный, тот починил ему двери в «мансарде».
