— Я, правда, человек не очень грамотный, — с нарочитой скромностью продолжал Дашниани. — Но газетки все-таки почитываю. И на партийных конференциях присутствую… Так вот, дорогой мой Тарасий, будь-ка любезен и покажи нам, где это написано, чтобы у честных крестьян отбирать землю и передавать ее артели? Где? Если в этой смуте, которую ты тут заварил, наши крестьяне перебьют друг друга, какому лешему тогда понадобится коммунизм? Покойникам, дорогой мой Тарасий, он не нужен!.. Я так считаю: мы должны стараться привлечь на свою сторону настоящих работяг, умных и трудолюбивых… ну, к примеру, таких, как Барнаба Саганелидзе. Мы должны Барнабу перековать! Вот наша задача!
Тарасий усмехнулся:
— Понятно. Чтобы кулак сожрал Кирилла Микадзе не голыми руками, а вилочкой с тарелочки… Пусть называет его издольщиком, приемным сыном или черт знает кем — неважно, лишь бы удобнее было содрать с него семь шкур. Так, что ль?
— Ты просто бездушный человек! — взорвался Дашниани. — Ты не считаешь людей за людей!..
— Хватит, товарищи! Прекратим эти споры! — сказал Бачуа. — Поставим оба предложения на голосование.
Собрание поддержало Тарасия.
В эту ночь село долго не могло уснуть. Десятники уже предупредили народ: завтра не опаздывайте на сходку. Давно давал храпака засыпавший позже всех паромщик Лука. А в липняке, где собирались по вечерам крестьяне, еще слышались возбужденные голоса, мелькали тени, в домах хлопали дверьми, скрипели калитки…
Бачуа все это было как-то не по душе: видно, надвигалась гроза. Он несколько раз прошел по липняку, но Барнабы нигде не было. Зато возле кладбища увидел Талико — она, конечно, Дахундару ищет.
«Готовятся к завтрашнему», — с тревогой подумал Бачуа, сворачивая к дому Тарасия Хазарадзе.
— Он так устал, что и к ужину не прикоснулся, — сказала Минадора, жена Тарасия, вынося на балкон стул — Разбудить?
— Пусть спит. Завтра утром поговорим.
— Нет, я разбужу. Вижу — у тебя что-то важное. Не пришел бы ты так просто среди ночи.
Минадора вернулась в комнату, засветила лампу. Минуту спустя послышался сонный голос Тарасия:
— Заходи, Бачуа. Что случилось?
— Да ничего особенного…
Тарасий, уже одетый, сидел на тахте и свертывал папироску:
— А все-таки?
— Беспокоит меня одна штука…
— Слушаю.
— Может быть, я, конечно, ошибаюсь, — нерешительно начал Бачуа, — но…
— Да не тяни ты!
— Дело, значит, такое… На собрании сегодня я ничего не смог тебе сказать, но боюсь, чтобы люди завтра сгоряча с нами чего-нибудь не сделали… Ночь на дворе, а село не спит, люди ходят туда-сюда, собираются, шепчутся… Ты, конечно, человек влиятельный, тебе верят, но ведь знаешь, каков крестьянин! Иногда притворится и слепым и глухим, упрется, как бык, и про белое будет говорить — черное. Давай мы этот сход отложим на послезавтра, а завтра поговорим с бедняками, подготовим все, как нужно.
