Марта изменилась в лице. Она уже видела свою корову под ножом мясника. Вспомнилась прошлая зима. Стояли сильные морозы. В ветхом хлеву было так же холодно, как и на дворе. Марта целый день собирала в лесу валежник, и вместо того, чтобы топить печь в своей промерзшей хижине, разводила огонь в хлеву. Самое главное, чтобы буренке было тепло — тогда и мать с дочкой не почувствуют холода. По вечерам, когда корова, вернувшись из стада, мычала перед воротами, Марта забывала обо всех своих горестях. Это, как голос близкого человека, знакомое мычание буквально молодило женщину, от него и легче и светлей становилось на душе.
— Отнимут корову? Не-ет, пусть они сначала вынесут меня из дому ногами вперед, — прошептала она, смахивая кончиком головного платка слезу.
Много горьких ночей могла припомнить Марта Гордадзе, но такой ночи, какую она провела после этого разговора с Барнабой, не выдержало бы и каменное сердце.
В «Заре Колхиды» начались раздоры. Правление отказалось принять в колхоз секретаря комсомольской ячейки Бачуа Вардосанидзе. Бачуа не смог уговорить родителей, чтобы они вступили в артель, — он был младший в семье, и его слово не имело никакого веса. Тарасий частенько слышал по вечерам, как ругались и спорили отец с сыном, как они сердито хлопали дверьми.
— А ты отделись! — посоветовал Бачуа Кирилл Микадзе. Но тот не захотел огорчать старика отца и даже не заикнулся дома о разделе.
У самого Бачуа не было за душой ничего, кроме четырех лет работы в комсомоле. А этого правлению показалось слишком мало.
— Эдак мы далеко не уедем! Н-нет, с пустыми руками пусть никто в артель не суется! Зачем я должен делить со всякой голью свое добро? — заупрямился Георгий Джишкариани и потребовал, чтобы к уставу артели была добавлена статья, которая накрепко закрыла бы двери коллектива перед бедняками и безусадебными крестьянами.
Георгия, как всегда, поддержал Бежан Ушверидзе. Оба грозились выйти из артели, если такая статья не будет добавлена к уставу.
Но это были только цветочки! Однажды в Сатуриа случилось такое, что артель едва не развалилась совсем.
Кирилл Микадзе считался лучшим плугарем на селе. Поэтому правление решило передать ему упряжку, принадлежавшую раньше Георгию Джишкариани. И земля будет рада, и артель немало выгадает.
Георгий пришел в ярость.
— Умру, а свою скотину никому, кроме себя, не доверю! Он уморит быков! За моим плугом я сам должен ходить! Сам! — заявил он председателю.
