— Ой! — Светлана побледнела от неожиданности.
Она попыталась, было, обойти туземца стороной, но у нее ничего не вышло.
— Что это ты удумал? Не балуй! — женщина сдвинула брови, изображая сердитость, хотя сердце ее бешено колотилось от страха.
— Я не причиню тебе вреда, — Харитон без труда разгадал браваду кормилицы. — Мне только и нужно, Светлана, что поговорить с тобой.
Та строго посмотрела на туземца.
— Не о чем нам разговаривать.
Женщина снова попыталась обойти его, но безрезультатно — мощная широкоплечая фигура Харитона перекрывала дорогу. Он усмехнулся.
— Не думай, что сможешь убежать от меня. Без разговора я тебя не отпущу, так и знай.
Светлана застыла на месте. Если бы не дети у нее на руках, кормилица, возможно, повела бы себя более решительно. Но она опасалась напугать малышей, и потому покорно кивнула.
— Твоя воля — давай поговорим.
Получив согласие, туземец вдруг смешался. От его былого напора не осталось и следа.
— Вот, прочти, — он протянул женщине тот самый листок, который сжимал в руке.
— Безграмотная я, — покачала головой кормилица. — Уж ты как-нибудь сам.
Смутившись еще больше, Харитон судорожно сглотнул.
— Хорошо, слушай…
Уставившись в листок, туземец стал читать нараспев:
«Храни меня, последняя любовь
От мелочных, незначимых сомнений,
От ревности и от пустых тревог,
От резких фраз ненужных подозрений.
Оставь меня, последняя любовь,
Нет больше сил бороться за свободу,
Нет сил претерпевать всю эту боль,
Нет сил, и я противиться не буду.
Прости меня, последняя любовь
Забудь упреки — в этом виноват я.
Забудь печаль, что мучит вновь и вновь,
И дай забыться мне в твоих объятьях».
Светлана была поражена.
— Это чье ж такое стихоплетничество?
— Мое, — глухо сказал Харитон. — Специально для тебя сочинил. Нравится?
— Нравится, — женщина смерила взглядом обрадовавшегося, было, туземца и вдруг заливисто расхохоталась. — Ладно врать-то! Чай, содрал у кого-нибудь стишата эти, а теперь за свои выдаешь — чтоб цену набить.
Харитон, пораженный такой грубой насмешкой, растерялся. Кормилица тут же воспользовалась моментом. Она оттолкнула с пути осмеянного поклонника, и, прижав покрепче детей, быстро пошла вперед по аллее. На туземца было страшно смотреть. Боль, обида, жгучая ненависть охватили все его существо. Когда Харитон провожал взглядом удаляющуюся женщину, его раскосые глаза сверкнули яростным огнем. Словно почувствовав этот взгляд, Светлана тревожно обернулась. Но лицо туземца уже приняло свой обычный вид — теперь оно не выражало ничего, кроме равнодушия. Кормилица еще крепче прижала к себе малышей и заспешила прочь.
