Девушка посмотрела на следующую строчку родословной: Пантелеимон Петрович Смолин, второй сын Петра Николаевича. Этот был жив-здоров почти 40 лет. Родился в 1830-м, преставился в 1869-м. Имел одного ребенка от повторного брака с Марфой Илларионовной (первая жена — Лукерья Евграфовна — умерла бездетной).
Его сын, Игнатий Пантелеимонович, родился в 1868-м году, а скончался в 1896-м. Иными словами — прожил достаточно, чтобы жениться и обзавестись потомством.
Прямым наследником этого графа был Платон Игнатьевич Смолин. Под его именем стояла только дата рождения — 1895-й год. Ни семейное положение, ни дети, ни дата смерти указаны не были. Вика вспомнила рассказ священника о том, что Смолины бежали из родового поместья сразу после революции. Это объясняло отсутствие дальнейших сведений.
Глядя на родословную, Виктория стала анализировать имеющиеся у нее данные. Четыре человека. Четыре поколения одного рода. Умерли в возрасте от 28 до 39 лет (последний, впрочем, мог скончаться гораздо позже). Первый из значащихся в родословной графов имел двух сыновей. У двоих из четверых было по одному ребенку. Трое женились. Один овдовел, состоял в повторном браке. Вот и все, что известно. Хмурясь, девушка отложила родословную в сторону. Похоже, тут нет никакой зацепки, чтобы вычислить проклятие. Каким образом оно может быть связано с первенцами? Все дети Смолиных, за исключением Илюшеньки, благополучно доживали до взрослого возраста и сами становились отцами. Ничего не понятно…
Надежда оставалась только на графский дневник. Но прежде, чем взяться за его чтение, Вика решила создать видимость бурной деятельности (на случай, если кто-нибудь неожиданно зайдет в архив, а она типа по уши в работе). Девушка вынула из сундука ворох бумаг и разложила их на столе. Отлично — картина чрезвычайной занятости налицо. Теперь можно со спокойной душой погрузиться в прошлое. «Так, на чем я остановилась? — Виктория пролистала несколько страниц и глянула дату очередной записи.
24 июня
«Пошел уж третий день, как Григорий Иванович покинул наши края. Выехал он ровно в тот день и час, что и наметил себе изначально. Вот она, хваленая немецкая аккуратность. Мы с Лизонькой, конечно, немало опечалились этому расставанию, но противиться дядиной воле не было никакой возможности.
А между тем есть и приятная новость: перед самым отъездом выпросил я таки у дражайшего Григория Ивановича его молосса чернобрылого. Слушая мои ежедневные мольбы и видя горячее желание владеть сим чудесным псом, дядя в конце концов сжалился и милостиво согласился оставить собаку. К удивлению моему, получил я даже сверх просимого! Григорий Иванович распорядился, чтобы и Харитон так же стал жить в моем доме. Причем дядюшка долго с ним прощался, плакал даже, а перед уездом взял с меня слово, что не обижу я слугу его верного, и будет жить он в довольстве и сытости. Признаться, туземец этот бразильский не шибко мне надобен. Но как мог отказаться я от дядюшкиного подарка? Вот и принял с дорогой душой — пусть живет на здоровье. Дом у нас большой, места всем хватит.
