— Он — последний человек, с которым видели Семена Семеновича. Значит, вполне может знать, куда тот подевался.
Вика пожала плечами.
— Ехать к отцу Даниилу, по меньшей мере, неразумно. Мы пытались дозвониться по телефону — абонент недоступен. Может, он специально отключил телефон. Может, батарейка села. Может, укатил куда-то из деревни вместе с Тормакиным. А, может, спит — десятый сон видит.
— Вот и я говорю: нечего людей по ночам беспокоить! — присоединилась к убеждению генерала его жена. — Хватит того, что мы сюда ввалились и всех переполошили.
Ирина Дмитриевна ловко подхватила под руку своего благоверного и потащила его к выходу.
— Пойдем домой, вояка — полечим твой несчастный нос. А завтра ты во всем разберешься, я не сомневаюсь.
Генерал покорно отправился за женой. Следом столовую покинули и Вика с Быстрицким.
Оказавшись в тишине собственной комнаты, девушка облегченно вздохнула. «Какой суматошный день, — подумала она, раздеваясь. — Столько событий и перемен, голова идет кругом». Виктория ополоснулась под душем и прежде, чем лечь, подошла к окну. На улице было черным-черно. Ветер швырял в стекло бесконечные потоки дождя, отчего оно дрожало и жалобно позвякивало. На улице бушевала настоящая буря — жестокая и беспощадная. Вика смотрела в непроглядную темноту. «Бедный розовый сад. Наверняка он здорово пострадает». С такими невеселыми мыслями девушка отправилась в постель.
* * *
Погрузившись в сон, Виктория увидела уже знакомый ей графский кабинет. Петр Николаевич Смолин сидел в кресле у окна: голова опущена, глаза закрыты, руки скрещены на груди. Он как будто спал.
Дверь кабинета тихонько скрипнула, и в комнату заглянул слуга-туземец.
— Харитон! — граф тут же встрепенулся. — Как хорошо, что ты здесь. Входи скорее — чего на пороге топчешься?
Слуга послушно зашел в комнату. Петр Николаевич указал ему на кресло рядом.
— Садись — поговорим.
Туземец опустился на предложенное место. Оба молчали. Сейчас, когда граф поднял голову, было заметно, насколько он осунулся. Черты лица, и без того тонкие, заострились просто до безобразия. Глаза ввалились и потускнели. Борода сбилась в клочья. От бодрого здоровяка, каким Петр Николаевич был раньше, не осталось и следа.
— Плохи мои дела, Харитоша — совсем плохи…
Туземец посмотрел на правую руку Смолина, которая была туго забинтована.
— Ваша светлость, вы имеете в виду рану?
Граф отмахнулся.
— Нет, рана совершенно ни при чем. С тех пор как ты смазал ее целебной мазью, ладонь вовсе не беспокоит. Тут другое… — Петр Николаевич понизил голос. — Светлана мне теперь и днем является. Сейчас только вздремнул ненадолго, а она уж руки тянет и стонет.
