Такой обмен я продолжил и с преемниками этих поваров — помнится, следующими заправляли на кухне выходцы из Бреславля, — однако у нас стряслась такая беда, что весь лагерь в одночасье отвернулся от кроссвордов.
Но пока что конъюнктура была на взлете, и я уже давно собирался использовать хотя бы отдельные из тех многочисленных предложений, которыми меня забрасывали где бы ни встречали.
— Эй, у нас деревня Кикиндемарк называется, не сгодится тебе деревня в Мекленбурге из одиннадцати букв?
— А вот послушай: наша часть стояла в Северной Франции, в Кьеврешэне на Онелле, они сдохнут, а не отгадают, Кьеврешэн на Онелле…
— А я вот что подумал, приятель, вставь-ка дважды «бюст», и оба раза как часть женского тела; допустим, первый «бюст» люди отгадают, так им в голову не придет, что и второй раз отгадка — «бюст». Ох, любопытно, какие нам словечки предложат…
А один чудак что ни день со мной заговаривал и все спрашивал, да с большой обидой, почему это я до сих пор еще не использовал такое прекрасное слово, как «гемералопия», что значит «куриная слепота», а другой обещал составить для меня кроссворд, в котором будут одни только односложные слова и стенографические сокращения.
— Великолепная выйдет штуковина, приятель!
Подобных ассистентов я отсылал к конкурирующим фирмам — конечно, таких, что поставляли никуда не годные, безумные идеи или просто-напросто навязывали мне свои бзики, — но дельные предложения я с благодарностью принимал, запасы моих познаний из абонемента книгоноши таяли с каждым днем, а моя избалованная команда реагировала на любое повторение мгновенно и весьма бурно. Конкуренция же появилась, и очень скоро, и, как я теперь вспоминаю, у нас появилось все, что обычно появляется там, где царят азарт и конкуренция.
Как только за каждым бараком стали возникать собственные кроссворды, составленные собственным кроссвордистом, так в лагере тотчас утвердилось новое звание, а именно кроссвордист. И появились новый клан, и новое чванство, и новые страхи, и новая зависть. И появились болельщики, ничуть не лучше, чем у популярного футбольного клуба, и критики, точно такие, о каких мы не раз слышали. Появились подражатели и шпионы, одержимые и букмекеры, почитатели, что захлебывались от восторга, и отрицатели, что испытывали ко всему отвращение. Много случалось забавного, но в конце концов случилось убийство.
Однако прежде еще, до убийства, меня как-то отвели в сторонку два типа — я их не знал, они были из отдаленного барака — и сказали, им-де со мной нужно серьезно поговорить.
