— И где вы, дядюшка Тото, только научились такому мастерству?
— Определенный технический навык и немного находчивости. Я уже нескольким приятелям помог, и без всяких денег… А сейчас, знаешь ли, за добротные метрики дают тысячу пенгё. Можешь на меня, сынок, спокойно положиться, если в чем-нибудь…
— Это вы серьезно?
Золтан, немного подумав, достал увольнительную. Инженер окинул ее взглядом специалиста, и лицо его избороздили глубокие морщины. До сих пор он полагал, что с обоими солдатами все в порядке, и надеялся, что их присутствие лишь укрепит безопасность этого жилища. Однако увольнительная Золтана была действительна только до 29 декабря, то есть еще на четыре дня.
— Хм… здесь дело посложнее. Либо исправить двадцать девятое, но тогда выиграешь немного, всего пару дней, либо продлить ее с декабря по двадцать девятое января, но тогда надо будет переправлять и месяц, и год. Многовато, как бы бумага не порвалась. Да и вряд ли кто поверит, чтобы здоровому солдату предоставлялся сейчас пятинедельный отпуск. Стало быть, надо подделывать и дату выписки…
Золтан взял у инженера увольнительную и спрятал ее в карман. Турновский нервно барабанил своими длинными пальцами по столу:
— Ну-ну, погоди, может, все же кое-что и удастся сделать.
— Спасибо, дядюшка Тото, не беспокойтесь. Что-нибудь сами придумаем.
Вечер первого рождественского дня выдался тихим. Смолкла даже отдаленная канонада, лишь изредка с улицы доносились торопливые шаги запоздалого прохожего, и снова чернильная темнота поглощала все шумы. Немного спустя послышался разговор двух мужчин на немецком языке, и опять все стихло. Но теперь люди боялись даже тишины, живя в ожидании чего-то тяжелого и мрачного. Тишина была такая, что казалось, будто весь город засунули в плотный мешок, из которого нельзя высунуться, нельзя пошевельнуть ни рукой, ни ногой, а можно только беспомощно ожидать дальнейшего развития событий.
После восьми вечера высоко в небе начал кружиться самолет. Гул то усиливался, то замирал. Люди за опущенными шторами настороженно прислушивались, посматривали на потолок, и никто не мог с уверенностью сказать, чей это самолет — немецкий, русский или американский.
Поскольку Турновскине сослалась на головную боль, Ютка сама приготовила на ужин картошку с паприкой. Парни отдали ей банку говяжьей тушенки, которую носили в рюкзаке с самого Дьёра. Теперь хозяйство у них стало общим: весь свой скромный запас они объединили с тем, что нашли в кладовой. Запаса муки, жиров, картофеля, соли, пшена, паприки и лука могло хватить недели на две, — конечно, при соблюдении разумной экономии.
