Встречи | страница 71



Когда слабость немного прошла, он снова медленно заговорил с сыном. Про школу и Генку, про Шарика, сына любимой Славкиной Жучки, про орех, который и его, старика, переживет, и про пули, вынутые из берез, которые до сих пор не дают ему покоя, потому что, возможно, это те, что неслись в него тогда, в сорок третьем. Одну из них он привез сюда ему, Славке, показать, что ли…

И рука его, лежавшая на могиле, все водила по холодной и жесткой от прошлогодней травы земле, словно по той его фронтовой солдатской шинели, под которой долгие годы, слушая рассказы о войне, засыпал его маленький сын.

Анатолий Быстров

СТИХИ

«МНЕ СВЕТЛУЮ ТАЙНУ ОТКРЫЛА РЕКА…»

Мне светлую тайну открыла река:
Поэзия — труд плотогона.
Я плавал по небу и пил облака
Из добрых ладоней затона.
Дежурил у греби, и думалось: вот,
Моей ведь доверились силе.
В крутых поворотах покряхтывал плот,
Но солнце тащил на буксире.
На отмель забросить пыталась река.
Я зубы сжимал:
                     «Не сумеешь!»
И в том поединке — река и рука —
Рука оказалась сильнее.
Челёна упругая била волна.
Тяжелые греби скрипели.
В поэзии этой гудела спина
И руки до боли горели.

ЗОВ

Шептали ржи усталые колосья
Про августовский вылинявший зной.
Под пенье птиц и рек чистоголосых
Я вырастал на родине лесной.
Красивей нет и нет земли дороже
С ее и прямотой, и добротой.
И не ее ли щедрый подорожник
Мне в детстве был бальзамом и едой.
Я вдаль пойду, моя пора настала, —
Посмотрит с грустью нежною вослед,
Махнет платком рассветной рощи алой
И будет ждать хоть много-много лет.
Она-то знает: будет возвращенье
К березам этим, речкам и полям.
Она готовит щедро угощенье
Издалека идущим сыновьям…
Пылит дорога! Ухают мосточки!
И нетерпенье спрятать не могу:
Остановись, водитель, у лесочка,
Я напрямик быстрее добегу.
Я ощутил, как ощущает птица
Над треском вешних выщербленных льдин,
Что все на свете может измениться,
Но зов краев родных непобедим.

МАСТЕР

Кромленье леса. Это ж просто,
Коль руки есть и глаз остер.
И я, заносчивый подросток,
Беру ладило и топор.
Я дяде Васе подражаю:
Креплю конец доски на кряж
И, проведя черту по краю,
Кладу за ухо карандаш.
Любуюсь дядиной сноровкой:
Слегка звеня в его руке,
Идет топор легко и ловко
От сапога на волоске.
А мне усталость руки тянет.
Я жду (хотя о том молчок),
Когда топор его устанет
И ткнется носом в чурбачок.
У дяди Васи — горка досок.
Он в кучу щепки загребет
И, поджигая папиросу,
К моей работе подойдет:
— Э, братец мой, крома кривая,
А ну-ка, дай-ка покажу.
— Да эти ж доски для сарая, —