И уж когда собрались расходиться, Ленька-матрос вдруг сам пригласил Нинку. В кои-то годы выбралась она на люди, оторвалась от Василия — видно, захотелось погреться возле чужого веселья. Незаметно стояла в сторонке с Клавой, товаркой по цеху, неказистой и несмелой, с такой же почти незадачливой жизнью. Стояли, тихо переговаривались, танца два вместе подвигались, опять стенку подперли. Ребята их вроде бы и не чурались, но и не особо замечали: поздороваются, ляпнут что-нибудь соленое, — и приглашают других.
И тут перед ней вырос Ленька. Вот ведь как не скажешь: судьба, видно. Она глаза на него подняла, смотрит испуганно и недоуменно, а он голову наклонил упрямо, буровит ее взглядом, негромко так говорит: «Пойдем со мной, Нина, пойдем», — и за руку ее потянул, не ожидая согласия. Нина на миг растерялась, беспомощно оглянулась на Клаву — в лице той мелькнули страх и изумление. Танцующие сомкнулись вокруг, она будто в проруби очутилась и ледяная вода подступила к самому горлу, стало нечем дышать и музыка слилась в сплошной гул. Он осторожно привлек ее к себе, она опустила ему на плечо дрожащие пальцы, почувствовала на спине его крепкую, как железная лопата, ладонь. И — забыла обо всем… Раскраснелась, рот приоткрылся, волосы разметались, руки и ноги обрели былую упругость и легкость, — в одну минуту она расцвела, стала неузнаваемой. И весь танец они не отрывали глаз друг от дружки, не отвели их ни на секунду.
Все смотрели на них.
Только музыка смолкла, и они остановились, — Нинка сразу повернулась и пошла в дверь, как слепая, натыкаясь на людей. Он выскочил за ней, на крыльце за руку придержал.
— Нина, Нина, подожди, что сказать хочу…
Она вырвалась да бежать. Он снова догнал, загородил дорогу, что-то стал ей наговаривать, только и услышали:
— Зачем ты себя в могилу раньше времени закапываешь? Если на себя махнула рукой, то о дочери подумай…
— Оставь меня! Не тревожь. И без тебя тошно.
— Не отстану…
Так и ушли вместе.
Наши парни и девки рты раскрыли: этак-то поступать с замужней, холостых что ли ему мало? И в чужую жизнь не мешайся, не становись поперек, а то и шею сломаешь. Ну, видать, дело будет — узнает Василий, уж непременно найдется какой-нибудь доброхот, все в подробностях изложит, еще и от себя приукрасит.
Василий в тот день домой не явился. Он просидел у соседа Ивана Степановича — обмывали стиральную машину. На радостях по случаю такого приобретения тетка Антонина расщедрилась на бутылку: «Выпейте, мужички, одну-то можно, с одной пьяными не будете, за такую красавицу не грех». Мужиков разобрало, и вторую бутылку они раздобыли сами, а потом пошел в ход самогон, еще какая-то отрава… И спал Василий у своего крыльца, положив голову на первую ступеньку, — калитку чудом открыл, дотащился до дома, а вот крыльцо не одолел. И Нинка почему-то не помогла. Взглянула и брезгливо отвернулась, будто не муж у порога лежал, а куча навоза.
