Апостол обматывал вокруг себя свой алый кушак, когда дверь постоялого двора затрещала под сильными ударами. Левский и Никола прислушались.
— Ач капу! Отворяй ворота, хозяин! — донесся хриплый крик.
Никола вмиг узнал голос Хасана Чауша, того самого стражника, которого они повстречали у «Пази-моста». Он неслышно подкрался к двери, прильнул к замочной скважине и увидел темные силуэты людей, направивших ружья на дверь. Один, второй, третий… много их. Он отпрянул и зашептал:
— Мы окружены! Там их видимо-невидимо!
Левский наскоро подпоясался, взял свой револьвер в правую руку, револьвер Латинца — в левую, велел Николе открыть маленькую дверцу, что вела в конюшню, и тихонько выскользнул из комнаты. Пересек на цыпочках занесенный снегом двор. Подошел к самой калитке, но открывать не стал, чтобы не привлечь скрипом внимания стражников, а разбежался, надеясь одним прыжком перемахнуть через забор. На беду нога в широких шароварах зацепилась за верх забора, и Апостол ничком, вместе с калиткой, рухнул наземь. Как раз против калитки стояли в засаде три стражника. Когда Левский упал, они с диким ревом накинулись на него и прижали к земле, но Апостол, обладавший недюжинной физической силой, расшвырял их в стороны, вскочил на ноги и выстрелил. Стражники истошно завопили.
— Юрум бре![8] — взревел раненый Юсеин Бошнак, и стражники, все шестнадцать разом, разрядили свои ружья в Левского. Одна пуля обожгла его голову над левым ухом. Стражник, стоявший к нему ближе других, взмахнул тесаком и отсек ему пол-уха, но плечо осталось нетронутым — спасла антерия. Словно стая волков, налетели на него остальные стражники. Повалили неукротимого апостола, вдавили голову и ноги в снег, с торжествующими криками скрутили руки за спину и связали веревкой.
Когда они поставили его к стене дома, главный апостол был весь в крови, смертельная бледность покрывала его лицо. Без шапки, волосы всклокочены, зубы стиснуты, широко открыты глаза. Но его звонкий, дивный голос рассек тьму зимней ночи, окутавшей его порабощенную отчизну:
— Прощайте, братья! Прощай, милое сердцу отечество! За тебя отдаю свою жизнь!
Остервенелые, взбешенные стражники Юсеина Бошнака бросили раненого Левского в телегу, а Христо Латинца и Николу Медника погнали связанных позади. Коня, в седле которого были упрятаны комитетские бумаги, они тогда так и не хватились. Как выехали на Севлиевскую дорогу, разъяренные стражники, не будучи уверены, что у них в руках сам главный руководитель восстания; столкнули Николу в придорожную канаву, повалили, стали яростно молотить по нему палками и допытываться:
