Прямо под окном в темноте петух расправил крылья и прокукарекал осипшим голосом. Его зов громко раздался в комнате. Жена Секула вздрогнула, будто струна, которую тронул смычок. Ее усталое сердце встрепенулось: вторые петухи. Занимается заря. Новый день.
— Давай ляжем. Сегодня я поздно до дому добрался. Когда спускался от каменоломни, опрокинул телегу. Незадачливый день. Хорошо еще, скотину не подбил. Пока нагрузил снова, уже смерклось, а приехал — и вовсе ночь. Пойдем, ляг ко мне на руку. Мне так хорошо, когда ты кладешь вот сюда голову!
— Спи, Секул, спи! Я вижу, как ты измучился. Весь день грузил и таскал камни. Ты на меня не смотри. Я хоть и лягу, глаз не сомкну.
Секул совсем растрогался.
— Знаешь, Струна, какой мост строят мастера там внизу на Тундже. Тунджанский мост — великое дело. Важное. Как бы тебе объяснить: два воза со снопами смогут на нем разминуться. А внизу под мостом родник. Уж очень хороша в нем вода. В этом месте поставят чешму. Будь я побогаче, я тоже взялся бы за это дело, чтобы потом на камне высекли мое имя, а пониже — год и деревню. Когда вырастет наш сынок, чтоб прочел мое имя. Хочешь, завтра поведу тебя туда?
Струна отозвалась как со сна:
— На что мне ваш мост! Чудны́е вы люди! Дороги строите, мосты ставите. Всю-то жизнь боретесь с землей, пока в конце концов смерть не бросит вас в могилу. Тяжко мне, Секул, плохо!.. Не понимаешь ты меня! — вдруг неожиданно закричала Струна, подняла руки вверх, будто крыльями взмахнула и смолкла.
— Как так не понимаю, — очень даже понимаю.
— Если понимаешь — отпусти меня.
Секул оцепенел.
— Куда?
— В Кушкундалево. Отдай мне рубашку! Скажи, куда ты ее спрятал? Знаю, ты закопал ее в землю. Умоляю тебя, заклинаю, на колени упаду перед тобой, ноги твои целовать буду, — не удерживай меня. Я не для этой жизни. Давит меня бедность, тяжко мне все. На прошлой неделе пошла я, как все люди, на хоро, смотрела на других женщин, увешанных монетами, разодетых в шелковые платья, расшитые золотом и серебром; они пляшут и смеются. А золотые монетки так на них и прыгают. Как взглянула я на себя — ведь я все равно что цыганка. Ах, боже ты мой, как захотелось мне убежать отсюда и снова полететь! Я уйду в горы, побегу туда вверх, под синие тени деревьев, по извилистым козьим тропкам через малиновые заросли. Доберусь до самодивского озера. Ты знаешь его, Секул, ты ведь его помнишь? Я купалась с моими сестрами в тот вечер, когда ты меня нашел. Ты искал буйвола, затерявшегося в горах. А вместо буйвола нашел меня. Сначала ты схватил мою рубашку, что валялась на берегу, и пустился бежать со всех ног, потому что знал: без рубашки я не самодива, а обыкновенная нагая девушка. Ты побежал, я за тобой. Умоляла тебя: отдай мне рубашку! Мы спустились вниз в луга. Уже выпала роса. Я шла, глотая слезы и дрожа от холода. Тогда ты, Секул, снял свою антерию и прикрыл меня. Мы сидели у грушевого ствола, и ты обнял меня, чтобы согреть. Как сладко мне показалось тогда человеческое объятие!..
