Кончила песнь Латинка. Из груди татар вырвался вздох. Один из них — широкоплечий, с коротким туловищем на тонких ногах, с толстой шеей, поднялся из-за стола. Словно медведь, пошел он на девушку и, приблизившись к ней, осклабился во весь рот. Зубы его сверкнули точно жемчужное ожерелье. Латинка отпрянула в ужасе: нос у татарина был отрублен. Страшилище. Он протянул руку к ее плечу, но, прежде чем он его коснулся, булатный клинок с костяной рукоятью со свистом вонзился в стену между черной рукой татарина и белым плечом девушки. Затрепетал, зазвенел, точно струна. Татарин обернулся и встретил ледяной взгляд своего повелителя. Он снова осклабился, отвесил поклон и, не проронив ни слова, вернулся на свое место.
Пир продолжался допоздна. Костер на гумне стал угасать. Седым пеплом подернулись тлеющие угли. От жареного вола и следа не осталось. Фыркали привязанные к садовому плетню кони. Над Орешем взошла серебристая, ясная луна. Она заглянула в недвижные глаза убитого ребенка, навзничь лежавшего у костра в белой рубахе, простроченной кровавым швом. Казалось, он спит — спит с открытыми глазами, но уста его были бездыханны. В пальцах правой руки зажата горстка зеленой травы.
Поднялись из-за стола начальники, и началась охота на девушек, что прислуживали им — кто какую схватит, без разбора. Переловили, словно кур, стиснули в медвежьих своих объятьях. И разбрелись по горницам опустевшего Дамянова дома. Латинка и Хан Татар остались одни. Татарин молчал. Догорала, потрескивая, лампада над его головой. Мучительно напрягая память, он словно начал припоминать, как когда-то давным-давно засыпал он в колыбели под такое же тихое потрескивание лампады… Латинка ждала, что вот-вот и ее схватят две могучих мужских руки. Она заранее сдалась.
— Как тебя зовут? — вдруг поднялся молодой татарин и подошел к ней.
— Латинка. А ты Хан Татар, — тихо произнесла девушка.
— Хан Татар.
— А другого имени у тебя нет?
— Почему ты спрашиваешь?
— Люди говорят, ты болгарин.
— Нет.
— Зачем таишься? Ты говоришь, как мы.
— Девять лет брожу по болгарской земле.
— А глаза?
— Что глаза?
— Как у нас.
— Как у тебя.
— И вправду. Ах, какое у тебя монисто! Ты, должно быть, богатый. Негоже мужчине монисто носить. Где ты его взял? Для своей татарки небось? Она красивей меня?
— Нет у меня татарки.
— Почему? Ты разве еще ребенок?
— Потому, что все женщины вашей земли — мои.
— Вот как? Какие черные у тебя волосы, а усы — русые.
— Почему ты бросила в меня камнем?
