Но тут из Бойчиновцев прискакал запыхавшийся нарочный с приказом: попу Андрею немедля покинуть Брусарский фронт и вернуться с орудием назад, так как со стороны Врацы наступают большие силы противника.
— Еду! — вскричал поп. — А вы, ребята, крепче держитесь, покуда я вернусь! До свиданья!
И паровоз помчал платформу опять к Медковцу. Повстанцы долго смотрели вслед удалявшейся пушке, славно потрудившейся для дела революции, — она овладела Берковицей, прогнала неприятеля за Петрохан и заставила смолкнуть царские орудия у Бойчиновцев. Словно высеченный из черного мрамора, прямой, грозный и бесстрашный, стиснув кулаки, стоял на платформе медковский поп. Когда поезд скрылся за поворотом и незабываемая эта картина исчезла из виду, юнаки-лопушанцы впервые за все время понуро опустили головы. Тяжело стало у них на душе. Кто-то уныло проговорил:
— Нету больше с нами бравой попадьи отца Андрея…
В четверг поп Андрей навел свою пушку на Медковец. Последний снаряд он послал по медковским мироедам и душегубам. Прежде чем бросить орудие, он наклонился к нему и, сняв камилавку, поцеловал его умолкшее жерло. Молчаливый и печальный, зашагал он Габровницким оврагом к своему селу. А в пятницу вечером враги схватили его неподалеку от Медковца, когда он перелезал через ограду сельской мельницы. Связали ему могучие руки и велели:
— Иди!
В воскресенье 30 сентября 1923 года глашатай медковской общинной управы обошел с барабаном село и огласил приказ военного коменданта: всем жителям явиться на станцию, где будет повешен поп-бунтовщик.
Понуро потянулись по улицам мужчины и женщины, старики и дети.
С болью в сердце, с печалью в глазах шли они проститься с человеком, который первым встал под знамя великого народного восстания и последним покинул неравный бой. И они увидели его — привязанного к фонарному столбу перед самой станцией. Палач с ног до головы опутал его веревкой, накрепко притянув к столбу. Ноги отца Андрея висели в воздухе. Ступни не доставали до земли. Только кончики пальцев едва касались горячей от солнца дорожной пыли.
С всклокоченной бородой и спутанными волосами, гордо подняв голову, устремив взгляд вдаль, этот мученик и народный герой, стиснув зубы, мужественно переносил глумления, издевки и удары, которыми осыпали его палачи. Те, кто еще вчера дрожали при одном его имени и в панике прятались куда попало, заслышав грохот его пушки, теперь хлестали его ветвями терновника, приподнимаясь на цыпочки, чтоб дотянуться до лица, осыпали его площадной бранью, били кольями, выдернутыми из плетней. А он молчал. И грозным было это молчание. Алая струйка крови сбегала от носа к губам.
