Ополченцы бросились к знаменосцу. Ползли даже раненые, устремив взор на чудесное знамя.
— Братья-ополченцы, не пожалеем жизни для спасения Болгарии! — воскликнул Стоян Станишев, всего лишь два месяца назад покинувший аудитории Парижского университета, чтобы сражаться за свободу отчизны. Он кинулся к знамени, но вдруг взмахнул руками, зашатался и упал лицом вниз. Горячая земля жадно впитала в себя молодую чистую кровь.
Отряд молодых ополченцев, окружавший знамя и свернувший было за холм, вдруг исчез, поглощенный сворой турецких янычар. Знамя словно провалилось сквозь землю.
— Где знамя? — воскликнул подполковник Калитин. — Наше знамя в руках турок!
И, пришпорив коня, Калитин помчался туда, где исчезло знамя. Лес штыков преградил ему путь, но он не дрогнул. Конь вздыбился и, прорвавшись сквозь стену штыков, понесся за огромным анатолийцем, убегавшим со знаменем. Подполковник выхватил револьвер, выстрелил, и прежде чем турок рухнул на землю, вырвал у него знамя и на левой руке высоко поднял его над головой. Ополченцы снова бросились к своему командиру, но в это время турецкий солдат, как змея ползший в винограднике, вдруг вскочил и с диким ревом, подняв над головой ружье, вонзил штык в грудь подполковника. Калитин выронил знамя. Турок схватил его и оглянулся вокруг, соображая, куда бежать.
Но путь ему преградил ополченец Начо, огромный и страшный. Он сбросил с себя мундир, который был ему тесен, и в одной рубашке, засучив рукава и обнажив косматую грудь, дрался с турками. У Начо еще в начале боя кончились патроны, штык сломался, и потому, схватив винтовку за конец ствола, он сокрушал врагов прикладом. Начо размахивал ею с такой силой, что на землю валились и турки и лозы. В мгновение ока сшиб он турка, похитившего знамя, вырвал знамя у него из рук и отдал унтер-офицеру Фоме Тимофееву.
— А где мой?
— Кто? — не понял Фома.
— Да прапорщик мой, Алешка.
— Видел недавно, он на плечах раненого командира нес. Беги и ты назад! — крикнул унтер и побежал по ровной дороге, неся в руках развевающееся знамя.
— А как же с этими? — показал Начо рукой на турецкие полчища, но знаменосец не ответил ему: он был уже далеко.
Увидев, что все отступают к городу, Начо тоже побежал.
В тот же вечер русско-болгарские войска, храбро сражавшиеся на Старозагорской равнине и оставившие не менее пятисот убитых на виноградниках Чадыр-могилы, перешли реку и расположились бивуаком под старыми ивами. Была звездная июльская ночь. Истомленные кровопролитной битвой солдаты спали глубоким сном, когда в палатку подполковника Нищенко просунулась лохматая голова Начо.
