Однако в отношениях с дворцовой комнатой не таким уже и узурпатором был Лаврентий Игнатьевич. Он по-своему баловал подчиненных. Баловал, но, по всей вероятности, и в мыслях даже не имел сколь-нибудь конкретного намерения переступить недозволенное.
III
Лишь под Новый год Гришка Бурин, не скрывая удовольствия, неожиданно вручил им по аккуратному увесистому свертку, перетянутому цветной ленточкой. «Из фонда администрации. Прошу, товарищи женщины, не беспокоиться, тут все оченно законно!» — молвил шофер и заговорщицки подмигнул. В толстом лице Гришки было что-то бульдожье. За это да еще за хитроватость на прежней работе его прозвали «маленьким Черчиллем», о чем Гришка краем уха слыхивал, но догадываться, что речь идет именно о нем, не пожелал.
В свертках оказались некрупные, но очаровательно-золотистые мандарины, индийский чай в красивых цилиндрических коробках и по тяжелой бутылке марочного шампанского.
Они тогда попереглядывались, посудачили и решили: действительно, наверное, все «оченно законно». Лаврентий Игнатьевич полуофициально поздравил их с н а с т у п а ю щ и м. Ритка Вязова, опасливо скользнув взглядом по общей двери, на радостях вспомнила было о прежних традициях, но ее новаторское начинание верха́ не поддержали, и разукрашенную серебристой фольгой бутылку пришлось немного сконфуженно прятать снова в сверток. Пергаментная бумага громко шелестела. Зато отпустил их Лаврентий Игнатьевич по домам почти на четыре часа раньше обычного (у соседей по этажу, судя по внешним признакам, даже и не готовились к инициативным застольям), а сам почему-то остался в кабинете, и внизу, под густо завещанными снегом старыми дубами его дожидалась въехавшая задом на тротуар зеленая «Волга» вместе с угодливым и балованным Гришкой.
Ритка Вязова отправилась встречать Новый год в третий микрорайон к подругам из театрального училища. Говорила она, что ее будто бы приглашали в старую компанию, но старая компания основательно приелась, все наперед известно, кто чего скажет, что отмочит, и потом еще нет людей страннее на вечеринках, чем журналисты, — в начале получается вроде бы весело, интересно, даже содержательно, к середине впечатление такое, будто не закончилась, а, наоборот, предельно обострилась очередная редакционная летучка с ее спорами, доказательствами, обвинениями до хрипоты, басовитым рыком ответсекретаря и мягкими увещеваниями второго замредактора, а после опостылевших танцев, как говорится, идейный разброд и шатания, крепкий кофе, затянувшиеся шахматные поединки по затемненным углам на продавленных диванах, воспламеняющие кислый порох дежурного остроумия и смертельные амбиции, космически удаленные от ласкеровских и новомодных комбинаций древней игры, но требующие слоновьей выдержки и незамедлительных сатисфакций, а под конец апатия, помятые лица, густой табачный дымище, сизыми космами подперевший потолок, и желание поскорее отвязаться от занудистой компании и остаться одной. Дыма табачного она не боялась, привыкла — отец дома курил помногу, — но приятного в табаке ничего не находила — во студенчестве сама пробовала выкурить пару изящных на вид удлиненных дамских сигареток с обольстительным золотым ободком «Фемина» и на том окончательно зареклась никогда в жизни не брать в рот этой сомнительной радости.
