«Давай-ка почитаем вслух на пару, старуха! — сказал с нарочитой озабоченностью, воздевая на нос очки. — Вот, пожалуйста, слушай: «Наша молодежь любит роскошь, она дурно воспитана, она насмехается над начальством и нисколько не уважает стариков». Так оно?» — зачитал он почти торжественно, остужая ее гнев.
«Допустим, — отвечала она осторожно. — Между прочим, тоже не совсем ново. Но, впрочем, а что же дальше?»
У нее волосы без проседи, правильный греческий нос, черные ласковые глаза, тонкие губы. Лицо живое; конечно, постаревшее, но когда он смотрит на нее, вроде бы исчезают ее морщинки и снова видит он ее молодой, высокой и стройной девушкой, на которую заглядывалась чуть ли не половина курсантов в Красном Куте, а вот из всех выбрала она его одного.
«А дальше из второго твоего соавтора послушай! «Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодежь завтра возьмет в свои руки бразды правления, ибо эта молодежь невыносима, невыдержанна, просто ужасна». И, наконец, хочешь из третьего: «Наш мир достиг критической стадии. Дети больше не слушаются своих родителей. Видимо, конец мира не очень далек». Как видишь, все три автора говорят твоим, Инна, голосом».
Сказал так и вздохнул: зачем напомнил про голос? Когда умер их первенец — Андрюшка, Инна потеряла голос и не могла говорить полгода. Боль сгладилась, не забылась, но отступила вдаль после рождения Кости.
«Насчет конца света — это, конечно, преувеличение, а в остальном весьма своевременно и откровенно».
«Очень даже своевременно. Та же щука, но под хреном, — подхватил он, довольный тем, что не потревожил ее памяти, и теперь уже нарочно не замечая, как она морщится от грубоватой поговорки. — Вот и комментарий, мать, здесь открывает имена авторов цитат, послушай внимательно: «Первая заимствована у Сократа (470—399 годы до нашей эры); вторая — у Гесиода (около 720 года до нашей эры); третье изречение принадлежит одному египетскому жрецу, жившему за 2000 лет до нашей эры. Словом, самые что ни на есть наши современники! А если хорошенько вспомнить, чем закончилось наше с тобой знакомство после «белого вальса» на танцплощадке — еще до нашей брачной эры, вспомнить некий уютный сарайчик, вспомнить, как кто-то в нем потом вопрошал меня, а что делать п о т о м будем, если… — то окончательно портрет целомудренных, непорочных нравов поколений готов!»
«Петр! Я прошу тебя! — Инна умоляюще подняла на него свои чернущие, нестареющие глаза. — У нас же любовь! С первого взгляда… А ты крепко курил тогда, а перед самой войной бросил и в войну не начал. Ты курить не начал, а я в бога верить… Многие же по церквам незаметно, а пошли — утешаться…»
