«Наверное, в Испании, — бритоголовый побоялся произнести это слово п о г и б. Он послюнявил указательный палец, потер им о большой и тронул потом еле видимое пятнышко от папиросного пепла на зеленом кителе выше левого накладного кармана, скосив глаза на пятнышко и туго уперев подбородок в жесткий воротник. Когда поднял глаза, они сухо и встревоженно блестели. — А может быть, в Китае или на Халхин-Голе. На финской тоже может… Который палец не укуси, все едина боль…»
«Может, и на финской», — пропустив старую поговорку, слабым эхом безнадежно отозвался он у порога, вглядываясь в собственное уродливо-широченное отражение, как в комнате смеха, на сверкающей меди ручки и удивляясь, как это т а к и е вещи могут быть неизвестны за т а к и м и дверьми. Он хотел спросить об этом, но бритоголовый, п о н я в, справился с пятнышком, поднял на него сухо блестящие, чуть навыкате глаза и упредил, тронув за плечо успокоительно. Он сказал, что со временем в ы я с н и т с я, стараясь придать своему голосу убедительной твердости побольше, но ее не хватало, этой самой твердости, которой им обоим очень хотелось.
II
…Двум спутникам надо было прыгать по пути, на костры, а ему не надо было прыгать: «дуглас» через совсем беззвездное — потому что светила яркая луна — небо тащил его над черными горами дальше одного, и сесть и вернуться он должен был с этим самолетом — и было как-то неловко чувствовать себя в громадном «дугласе», как ночью в пустом автобусе, едущем в последний маршрутный рейс на край города только ради одного единственного пассажира. Хорошо, еще Марьин не знает об этом — не то сотворил бы из него героя, великого спасителя и еще черт знает кого.
А еще вместе с никелированным американским «биксом» он взял в свой знаменитый саквояж еще несколько хирургических инструментов — игл, иглодержателей, зажимов. Операция предстояла непростая, и он боялся, что на м е с т е не найдется хороших ассистентов, а, скорее всего, будет какая-нибудь девчушка, партизанская сестричка, в том возрасте, когда весь недостаток в знаниях и навыке восполняется молодостью и состраданием к пациенту. Хотя какая там девчушка. Что это он за чушь городит — ведь у т о г о человека — личный врач и наверняка найдутся отличные ассистенты, и зажимы с иглодержателями тоже найдутся, но все-таки на душе спокойнее, когда все под рукой, теперь были бы целы голова, глаза и пальцы. Ведь как просто делается — подвалит со стороны неслышно или с хвоста шалый «мессер», чиркнут огненные струи — и поминай как звали! А то и не один «мессер» и не два. Места в небе много… Сбили же вот так Вадима Хвощева, его бывшего однокашника, летел из Москвы на фронт генерала Фокина оперировать, первый раз в жизни летел, и вот на́ тебе такое, его Нина звонила: не долетел самолет, пропал. Пилот тоже пропал. Адъютант Фокина Михаил Иванович исчез…
