— Хватит, хватит, — перебила дочь Фани. — И ты становишься на их сторону. Если и мы примемся их защищать, что тогда будет? Вижу, ты попала под влияние мужа. Но Траян ведь всегда был такой, особенный. Люди нашего круга никогда не могли с ним сблизиться, считали коммунистом.
Дора задумалась. И в самом деле, каковы убеждения Траяна? Раньше он не был сторонником коммунистов, но к новой власти отнесся с симпатией. Только в последнее время стал раздражительным, сторонится всех, держится высокомерно. Об этом Доре хотелось поговорить с отцом.
— Ты же знаешь, Траян всегда такой. Хоть бы папа на него повлиял. Ему предлагают руководить строительной кооперацией. И оклад хороший. Относительно, конечно. А он отказывается.
— Раз ему предлагают работу, пусть соглашается, если частная. Если государственная, надо отказаться.
— Ах, мама, ну что ты в этом понимаешь?
— Что тут понимать? Не вижу я, что ли, до чего все довели?
Дора вскипела.
— А что плохого ты видишь? У них есть размах.
— Хорош размах! То-то твой муж целый год без работы.
Из соседней комнаты донеслись громкие голоса. Дора удивленно взглянула на мать.
— Ругаются, но не из-за карт. Кажется, о чем-то спорят. Пойдем к ним. Ты знаешь инженера Тошкова? По-моему, подходящий муж для Юльки. Но она на него и не смотрит.
Доктор Загоров сидел, откинувшись на спинку стула. Он нервно пускал в потолок клубы дыма. Его сосед, пожилой лысый толстяк с круглым лицом и широким носом, ловко тасовал карты. Кроме этих двоих, за столом сидела молодящаяся дама. Рыжеватый оттенок волос и желтый огонек в глазах делали ее похожей на рысь. Четвертым партнером был инженер Тошков, одинаково равнодушный и к игре и к возникшему спору.
— Меня это коснулось не меньше, чем вас, — говорил хозяин дома. — У вас отобрали шахты, а у меня? Что осталось от моей клиентуры? Раньше, когда не было бесплатной медицинской помощи, знаете, что делалось у дверей моего кабинета? Столпотворение. А теперь, говорят, отберут и кабинеты у врачей. И все-таки я хочу быть объективным.
— Какая тут объективность! — возмутился толстяк. Лицо его побагровело. — Какая тут объективность! Да это грабеж, разбой! Отобрали у меня дома, магазины, виллу! На что мне теперь жить, это никого не интересует. Распродаю барахло, но его некому покупать. Хорошо, хоть продал в свое время холодильник, несколько небольших ковров и сервиз Розенталь.
— Какой? С розочками? — взвизгнула крашеная дама.
— Нет, этот остался. Впрочем, сейчас я бы охотно продал и его. Другой тоже был недурен, un vrai Rosenthal
