Тяжелые сапоги зашлепали по грязи. Мимо прошли забойщики, их голоса разносились далеко под сводом:
— Как фамилия того, другого инженера, я не знаю. Никогда его не видел в туннеле. Но при нем все-таки левов пятьдесят-шестьдесят в день зарабатывали. Двигалась понемногу проходка. А как пришел этот Евтимов, что стало? Поставили нас, забойщиков, крепильщиками, теперь и двадцати левов нет!
— Чем виноват человек? Не видишь, что ли, целыми днями из туннеля не выходит? Говорят, ошибки были, оттого и скала обрушилась.
— Оттого, что он из туннеля не выходит, мне ни тепло, ни холодно!
— Работал я с Тодором Стоичковым в Кознице и по восемьдесят левов получал. А здесь это временные непорядки. Своими глазами вижу. Эх, вот Тодор Стоичков не меньше инженеров понимал. Как он скажет, так мы и делали. Уж он не работал кое-как. Дадут ему эти негодные сверла, что ломаются, как спички, — он работу не начнет. А дадут хорошие — любо-дорого послушать, как они у него в руках поют. Будто и не скала перед ним, а вата…
Голоса затихли. Траян и Ольга медленно пробирались вперед. Девушка, стоя на качающейся доске, искала глазами, куда бы ступить.
— Надо было вам надеть сапоги, — сказал Траян.
— Ничего, у меня обувь крепкая, — девушка посмотрела на свои спортивные ботинки, тонувшие в грязи.
На миг она представила Лиляну в красных туфельках и тонких чулках. Наверно, Младен предпочел бы видеть крохотные следы ее высоких каблучков, а не эти отпечатки огромных ботинок. Эх, Младен!
У Ольги потемнело в глазах, ей вдруг показалось, что она куда-то проваливается. Ну и пусть, так лучше. Она пойдет дальше, еще дальше, только бы не видеть ни людей, ни света.
— Там дальше мокро, — прервал Траян ее мысли. — Нет, так не годится, надо обязательно найти резиновые сапоги. Спас, — крикнул он высокому парню, — поищи где-нибудь сапоги.
— Коста! — Спас обернулся к парню, свесившему ноги с перевернутой вагонетки. — Ты долго будешь так загорать?
— Жду, когда привезут крепежный материал.
— Тогда снимай сапоги, да побыстрее. Потом на вагонетке доедешь.
Ольга села на воздухопровод, сняла ботинки и стала надевать сапоги. В первый момент ей было неприятно в этих чужих сапогах, но потом она развеселилась. Она умела приноравливаться к условиям, во всяком положении находить что-то забавное. Нельзя сказать, что теперь ей стало удобнее: сапоги были ей велики и тяжелы, ноги скользили. Но она не досадовала, не жаловалась, не старалась привлечь к себе внимание. Повернув к свету блокнот, она быстро записывала замечания Траяна. Только раз, когда надо было подняться на цыпочки, чтобы достать до верхней галереи, она сильно поскользнулась, но не вскрикнула, а засмеялась. Бригадир, который шел с ними и производил измерения, тоже рассмеялся.
