– Самолёт вылетел из Лондона по расписанию. Однако, как нам известно из записей разговоров пилотов в кабине, – рассказывает лектор, переводя взгляд с ведущей на камеру, будто не зная, куда смотреть, – командир воздушного судна всего через несколько минут после взлёта попросил второго пилота принести ему таблетки – якобы у него болела голова – и остался в кабине в одиночестве.
– По правилам, может ли второй пилот покидать кабину в ходе взлёта?
– Нет. Согласно Правилам воздушных перевозок, на протяжении всего полёта в кабине должны находиться два человека. Поэтому Управление гражданской авиации и признало компанию виновной в преступной халатности. Второй пилот должен был заподозрить неладное: ведь куда проще попросить другого члена экипажа достать обезболивающее из бортовой аптечки. Но, как известно, спорить он не стал и вышел. Далее, в связи с трагедией 11 сентября, двери кабины пилотов запираются изнутри. Командир воздушного судна воспользовался этим обстоятельством, и панель управления оказалась в полном его распоряжении.
– Нам также известно, что всего за месяц до катастрофы, – подхватывает ведущая, – врач отправил КВС – Филипа Кёртиса – на больничный из-за стрессового состояния. Франкфуртский рейс стал его первым после выхода на работу. В этой связи популярна версия, что Кёртис вернулся за штурвал только потому, что решил убить и себя, и всех на борту. Какие меры предпринимаются авиакомпаниями для обеспечения сохранности душевного здоровья работников?
В ушах громко, быстро стучит сердце. Ведущая и лектор всё еще бормочут что-то о халатности и самоубийстве, но я уже знаю, что сейчас будет. На экране внизу вспыхивает красная плашка. Белыми жирными буквами: «Новое в катастрофе под Тарроком: найдена предсмертная записка пилота».
В горле ком, глаза застилают слёзы, но всё равно видно, что картинка на экране поменялась: теперь показывают любительскую съёмку. Как я и ожидала.
Смаргиваю слёзы, чувствуя, как меня засасывает в тот понедельник, словно в слив в ванной – последние капли воды. В саду тлеет костёр, дым от него всё цепляет за горло. С кухни доносится жужжание чайника и бормотание констебля Гринвуд, которая разговаривает со своим коллегой, тем, с серым лицом и слезами в глазах. Где-то в доме звонит телефон.
И вот теперь экран телевизора заполнили нечёткие кадры ясного неба. Вот изображение размывается: это оператор-любитель делает крупный план самолёта. Тот летит низко, но поднимается всё выше и выше. А потом перестаёт. Ныряет носом вперёд, устремляясь к земле. Камера дрожит, когда самолёт исчезает в огненном шаре и чёрном дыме. Снимающий пронзительно орёт, но я стараюсь не замечать, я думаю только о тебе, как согнулся в кресле, руки на затылке. Как же страшно тебе, наверное, было. О чём ты думал в последние секунды жизни? О тех, кто после тебя останется, жене, сыне.
