Когда разобрана где-то половина, Шелли обнаруживает альбомы с фотографиями. Смотрю на неё из другого конца комнаты, вот она открывает первый, и стены будто начинают сходиться. Смотрит, видимо, на Джейми в младенчестве, – такое у неё лицо. В глазах слёзы, рукой касается медальона, как обычно, когда ей вспоминается Дилан.
Внезапно настроение в комнате меняется: солнце садится, снова воцаряется мрак.
– Это Марк снимал, – говорю я, перепрыгиваю через кучу в середине комнаты и становлюсь рядом с Шелли. Украдкой смотрю на Джейми. Тот перестал уже разбираться с коробками и просто играет с набором матрёшек: расставляет их в ряд, а потом собирает в одну.
Пересчитываю альбомы. Да, все семь есть. Каждый пронумерован по возрасту Джейми. У Шелли в руках тот, на котором на белой наклейке выведено «0–1 год».
Любила я это в тебе, Марк. Что ты распечатывал фотки, которые мы каждый месяц делали, вклеивал в альбом. Ни разу не забыл, ни один месяц не пропустил. А мне разрешил посмотреть, только когда Джейми уже годик исполнился. «Это мамочке особый наш подарок, – рассказывал ты Джейми, – потому что она у нас самая лучшая, самая классная мамочка на целом свете».
Вот ещё труд, который придётся взвалить на себя. Очередное напоминание, что ты меня навсегда покинул.
– Милые такие… снимки, – шепчет Шелли, – и вы все на них такие счастливые. – Она берёт другой альбом. На нём написано: «Джейми 4–5 лет».
– А я и забыла про них, – замечаю я, когда Шелли начинает листать.
– Я раньше каждый день просматривала альбомы с Диланом, но теперь мне кажется, он на них так не похож на того мальчика, каким бы сейчас был.
Касаюсь пальцами синей обложки: внезапно содержимым ни с кем не хочется делиться. Всё же здесь, на этих фотографиях, не один Джейми, а ты тоже, да все мы.
Шелли вздыхает и аккуратно кладёт альбом обратно в коробку, закрывает её.
– Тебе необязательно сейчас эти фотографии разглядывать.
– Ничего. Мне кажется… я бы посмотрела, но попозже. Положу их пока на верхний этаж.
Поднимаю коробку, смахивая слой пыли, которая, рассеявшись по воздуху, щекочет нос. Только и думаю, что о словах Шелли, о том, как ей горько из-за гибели сына. Я уже поднимаюсь по узкой задней лестнице, когда звонит телефон. Замираю на полушаге, о Шелли уже не думаю. Один гудок, два, три – и всё.
Выдыхаю, поднимаюсь дальше. Опять кто-то прозванивает, но хоть в этот раз не тот грубый мужик. Он больше не перезванивал, и я бы даже и решила, что он мне приснился, но его сообщение сохранилось на автоответчике.
