— Может, и царя вернут?.. — с несмелой надеждой спросила няня.
— Конечно, нянюшка, вернут. Все по-старому пойдет, все хорошо будет… Так вот и больной скажите. А если придет в себя и про внука спросит, — где он, мол? Может быть, поговорить с ним захочет. Скажите, — пошел в Зимний дворец. Там — скажите — нынче праздник, — победу над большевиками справляют.
— Слава тебе, господи! Слава тебе, господи! — крестилась няня. — Ну, так я пойду к генеральше, вы сейчас придете, господин доктор?
— Сейчас. Докурю и приду.
Няня вышла, что-то радостно бормоча про себя.
Доктор с усмешкой поглядел на меня. Я сидела в уголке дивана. В усмешке доктора было что-то недоброе.
— Ну, а вы, молодая барышня, какой партии?
Я молчала, смущенная.
— Большевичка? Или кадетка, а?
Мне мучительно хотелось задать доктору вопрос. Но с детства мне было строго внушено, что дети не смеют сами заговаривать с мало знакомыми взрослыми, — и мне Трудно было преодолеть в себе привычку молчать, пока со мной не заговорят. К тому же я была застенчива.
— Я никакой партии, — смущенно сказала я. И вдруг, собравшись с духом, спросила: — Доктор, зачем вы няне… неправду сказали?.. Ведь никакого праздника в Зимнем дворце нет… И большевиков вовсе не утихомирили…
Доктор пожал плечами.
— Мне важно, чтобы она обманула больную. Та — в полусознании — всему поверит. А няня — простая душа — сама поверила тому, что я сказал. Да еще от себя про царя выдумала. И тем лучше. Тем убедительней она успокоит вашу бабушку. Пусть себе старушки утешаются. Поняли, барышня?
Я молчала. Путаница в моей голове все усиливалась.
Доктор встал и пошел к бабушке.
* * *
Доктор нашел у бабушки улучшение. Предупредил, чтобы ее ничем не тревожили, и обещал прийти еще раз.
Няня не выходила от бабушки. Я бродила по огромным тихим комнатам и не находила места от тоски и тревоги.
Рассказ Володи о родителях — и рассказ няни. Два рассказа об одном и том же — и как будто совсем о разном. И ведь оба говорили правду, — все, как было. Те же события — и ничего общего. Как же так? Папа… Кто же он? Герой, достойный преклонения? Или «окаянный злодей», погубивший мою маму? А мама? Веселая птичка, ставшая жертвой злодея? Или сильная, смелая женщина, с радостью пошедшая на непосильную борьбу? И кто такие большевики, если Володя — большевик?
И как же не воевать до победного конца?! Это же позор для России.
И почему из-за меня какие-то дети где-то голодают? Я вовсе не хочу, чтобы они голодали.
