Оленька сразу же обратила внимание на него и расположилась за столиком так, чтобы тот мог видеть ее во всей красе, благо сидел он за стойкой совсем рядом. Пил он, на удивление, вовсе не минеральную воду, а какую-то гремучую смесь, изготовленную по его просьбе. Причем немалыми дозами.
«В каком-то смысле, я неплохо устроена, — подумала Наташа, — дармовая охрана. Может быть, все так и есть».
— Мне кажется, что мы уже не в Москве. А в Париже или Вене, — начала вечерний разговор Оленька. — Что Москва? Мы знаем ее с детства, и нет в ней для нас особенных секретов, какие сохранились разве что для бывших провинциалов, вроде моего Толика.
Они приперлись сюда овладеть московскими тайнами, не понимая, что это невозможно. Здесь надо родиться.
Она говорила громче, чем следовало бы. И как-то в сторону', словно стремилась привлечь внимание не слишком внимательного соглядатая. А тот раза два посмотрел в сторону Наташи и уперся со своим огромным стаканом то ли в стильного бармена, то ли в изображение райского дерева, сильно напоминающего куст конопли. Если это был «наружник», то какой-то необыкновенный и матерый. И вряд ли его могло что-то связывать с Киргуду.
Так думала опальная Наташа, пытаясь найти зыбкую опору. Одновременно она слушала вполне уже агрессивный голос подруги, которая, оказывается, давно и прочно ненавидит своего жениха и только ждет момента, чтобы кинуть его в просторах Франции веселой. Удивительно, как Наташа не догадалась об этом раньше.
«Да бог с ней, — решила она, — пусть думает, что я такая же». И она сочинила на ходу трогательную историю о любви к ней богатого француза. Молодого. Независимого. С колоссальными связями и собственными виноградниками.
— Я никогда не сомневалась, что ты мне врешь. С этой твоей любовью-морковью к Андрюшечке, — язвительно ответила Оленька. — Но ты не торопись. Помучай миллионщика. Крепче привяжется. А потом уже станешь из него веревки вить. Но, честно сказать, я бы не выдержала. Я затащила бы его в постель немедленно. А потом за хобот и вперед, на виноградники…
— И тогда руби мой хрен на пятаки, — раздался пьяный голос из-за соседнего стола, за которым гужевалась разношерстная компания молодняка.
— Приткнись, Акакий, ты здесь никто, и звать тебя никак, — понеслось в ответ ему. Назревала драка.
В это время тот, кого Наташа приняла за наблюдателя, впервые оторвал свой взгляд от райского дерева, повернулся в сторону шума и негромко что-то сказал, чем неожиданно не только пресек затевавшуюся драку, но и вся эта компания затихла и вскоре покинула заведение.
