— Это не пузан, и далеко не бедный. Это Лев Степанович, очень известный искусствовед. Он помог мне поступить в институт. Неужели ты не знаешь? Да Шишкин же! А кроме того, он меня с Толиком познакомил, они старинные приятели, Толик у него вроде как ученик, так что не пригласить его было бы верхом неприличия. Он раньше в институте преподавал и завкафедрой был.
Если бы не твой злобный Бронбеус, он, может быть, и до ректора бы дослужился.
— Какое отношение имеет Бронбеус к твоему искусствоведу?
— Да Лев Степанович для него вроде кости в горле. Впрочем, Шишкин не из тех, кого просто так проглотить можно. Он триста очков вперед даст еще твоему злыдню.
— Да что ты прицепилась к Бронбеусу, тебе-то он что сделал!
— Не любит он меня.
— За что же ему тебя любить? А Шишкин здесь к чему?
— Не знаю. История какая-то вышла. С кем-то из старшекурсников. Лев Степанович ему работу хорошую устроил, а Бронбеус узнал, разъярился, ученика своего выгнал, ученый совет собрал, всех подговорил, чтобы Льва Степановича убрать. А он, можно сказать, выдающийся искусствовед.
— Как же ты, хорошая знакомая выдающегося искусствоведа, не смогла собрать работы на выставку к окончанию института?
— Ах, с тобой разговаривать бесполезно. При всех моих недостатках, которых у меня нет, я все же человек последовательный. Посмотри вокруг, разве это все не лучше любой выставки? А если говорить о картинах, что скрывать, я-то знаю, что мои картины напишешь за меня ты. И очень скоро.
— Ты мне льстишь.
— Ничуть, — Оленька поежилась, — с трудом привыкаю к обществу. Для меня до сих пор, Татка, лучшее общество — это ты. Забраться на диван с коробкой конфет и наговориться обо всем. И уж явно не о живописи. Ты сегодня, как я вижу, смелая, и счастливая, и дерзкая, и красивая, и я рада за тебя.
Больше мы никого не ждем! — крикнула Оленька, обращаясь к жениху.
Наташа была польщена и тем, что ждали их с Андреем, как тоже своего рода важных персон, и тем, что подруга сделала ей комплимент, хотя Наташа прекрасно понимала, что ее стодолларовое, еще недавно казавшееся ослепительным платье сильно уступает изысканному, простому наряду подруги.
«В ремесле художника она дилетантка и мещанка, а в жизни — художница, — беззлобно подумала Наташа, действительно чувствуя себя фрагментом какой-то непонятной выставки. — Похоже, что она уже богатый человек, и как скоро это все устроилось. Может быть, секрет всего этого в психологии Ольги, никогда не представлявшей другого будущего? В хватке? Вряд ли, не стоит этого качества преувеличивать. Были девочки похлеще в этом смысле, с претензиями просто неслыханными. Повыходили замуж, но ведь не так же, и в роскоши отнюдь не купаются. Стало быть, и хватка эта пресловутая в какой-то момент изменяется».
